очень нудно 
30 
– Фима, но при чем тут я? Я же не любовница ему?! Я его бывшая жена и нисколько не претендую на него…
– Береженого бог бережет, Тома. Так мне покупать вино или нет?
– Кагор, – бросила она с раздражением, не понимая, почему Фима все знал и ничего ей не сказал.
И только она подумала о том, что Фима в последнее время что-то слишком много работает и что им пора бы уже вместе поехать куда-нибудь отдохнуть, как в дверь позвонили. Константинов, подумала она. Но, подойдя к двери и спросив, кто там, услышала незнакомый мужской голос. Она похолодела от ужаса. Сейчас ее разрежут на кусочки, на полосочки… Бред какой-то!
– Хозяйка, водички бы попить… – Она увидела в глазок мужчину, мастера, который вот уже второй день красил стены в подъезде. – Жарко, сил нет… Воду свою уже всю выпил.
Ей стало не по себе. А что, если этот мужик здесь второй день нарочно стены красит, чтобы втереться в доверие; и вот она сейчас дверь откроет, а он загипнотизирует ее да порежет…
– Сейчас открою, подождите!
Она вздохнула глубоко и открыла.
…Константинов звонил долго. В подъезде было душно, он уже начал задыхаться и от запаха краски, и от жары… Но Тамара не открывала. Вскоре появился Ефим. С букетом роз. Увидев Константинова, подал ему руку.
– Звонишь? – спросил он неприязненно. Он так любил Тамару, что мысль о том, что она могла когда-то принадлежать этому пройдохе, этому ловеласу, этому блудливому коту, вызывала в нем отвращение и презрение. Но Тамара была когда-то его женой и родила от него двоих детей, которых он, Фруман, теперь вынужден воспитывать, тем более что своих-то у него как раз и нет. Хотя, возможно, когда-нибудь и будут… Он растил бы и пятерых ее детей, лишь бы она была рядом с ним, лишь бы не вспоминала про жизнь с Константиновым, не любила его. Но как заглянуть в женскую душу, как узнать, любит ли она его до сих пор?
– Звоню уже полчаса, а она не открывает, – возмущенным голосом ответил Константинов.
Он заметно подурнел, отметил про себя Ефим, похудел, побледнел, постарел… Запутался в своих женщинах, задушили они его…
– Как это не открывает? – спросил Фурман вначале как будто машинально, роясь в своих карманах и выуживая связку ключей. – Сейчас откроет.
– Говорю же, Ефим, черт бы тебя подрал, она не открывает! Если была бы дома, открыла бы, тем более что я звонил ей, ты же слышал, наверное, про этих… «гуинпленов»… Вот я и подумал про Тамару.
«Ты бы раньше о ней подумал, когда ночевать домой не приходил, когда от заразы всякой лечился…»
– Стой. Как это не открывает? – Ефим открыл дверь, которая почему-то оказалась незапертой, и позвал жену. – Тома!!!
Он звал ее, кричал, бегал по квартире, распахивая двери, пока наконец глазами, полными ужаса, не уставился на Константинова.
– Ее нет, ее нигде нет, ты слышишь? Где она? Что с ней?
– Понятия не имею, я даже не знал, что дверь открыта… Я не посмел бы, даже если бы и знал… Я же звонил ей, предупреждал ее…
– Здесь краской пахнет, чуешь? – Фима выбежал в подъезд, спустился на этаж ниже и схватил за грудки маляра. – Ты мою жену не видел, Тамару? Из сто пятнадцатой квартиры?
– Такая… симпатичная женщина… Видел, – как ни в чем не бывало ответил маляр. – Она мне еще пить давала.
– Чего пить?
– Воды с лимоном. Такая добрая женщина. Я свою всю выпил, позвонил ей…
– А почему именно ей? – вскричал Фруман в бешенстве.
– Да потому, что на вашей площадке стену красил, а в других квартирах никого не было. Я звонил всюду…
– И что дальше было?
– Она дала мне графин с холодной лимонной водой и сказала, чтобы я потом вернул его. Да вон он, графин, вода еще не кончилась, я ее берегу… А что случилось?
– Ее нет. Она исчезла. Ты никуда не уходил?
– Уходил. Я же пил много, вышел, чтобы отлить, во дворе, за домом…
– Ты ничего не видел, не слышал, может, она кричала?
– Нет, ничего…
Ефим с Константиновым поднялись в квартиру.
– Она во всем домашнем ушла – в брюках и майке. Но куда она могла уйти?
– Может, к соседке?
Ефим снова ушел, вернулся весь потемневший, осунувшийся.
– Ее нигде нет. И соседей, с которыми мы общаемся, тоже нет дома. Это ты, скотина, во всем виноват. Это ты, ты! Какая-то ненормальная вспарывает щеки твоим любовницам, а ты гордишься этим, сукин ты сын, а моя Томочка здесь при чем? Она моя, ты понял, моя, моя!!
– Ефим, да успокойся ты, не переживай, отыщется Тамара, куда ей деться? Я же предупредил ее, она не могла вот так взять и открыть дверь постороннему…
30 
