очень нудно 
49 
— Мама, перестань, у тебя нет слуха!
— Ты такая злая, потому что поругалась со своим воздыхателем?
— Не ваше дело. И с чего вы решили, что я поругалась?
— В дом его не пригласила — раз! — свесился из кресла отец. — Тискались на пятнадцать минут меньше обычного. Это два! Вот и делаем соответствующие выводы. Я так скажу: вымораживай своих ухажеров, сколько душе угодно, только сама не простудись. Нам-то твое здоровье дорого.
— Ты, папа, корыстный, — засмеялась Надя. — Боишься на выходные рабочую силу потерять.
На экране сменилась картинка. Забренчала индийская музыка, под которую из зарослей выбежал семенящим аллюром трусливый слон, за ним показался чумазый мальчик в чалме. Бамбуковой палкой он треснул слона по правой ляжке, и умное животное повернуло налево.
— Надь, ужинать будешь? — спросила мать.
— Не хочу. Мы поели в кафе.
— Все разговоры на кухне! — отец сделал страшное лицо.
— Ты просто безумный делаешься со своим телевизором, Витя, — мать грузно опустилась в кресло.
Надя задержалась на минуту перед экраном. Видеоряд дал сжатое представление о том, как выглядит современный Бомбей, напичканный небоскребами и кадиллаками. Мягкий голос диктора, уловивший, что волшебное погружение в среду уже произошло, задушевно произнес: «Как верно подметил много веков назад наблюдательный составитель «Кама сутры», влагалище бывает трех видов: большое, среднее и маленькое».
Затем появилась девушка в шелковых одеждах, с жирной искусственной родинкой между нарисованных бровей. Заламывая паучьи руки, она начала тонкую песню, похожую на жалобу.
Надя вспомнила про свое письмо и, уединившись на кухне, осмотрела конверт повнимательней — обыкновенный, без марки, значит, сами принесли и бросили, почерк незнакомый. Торопливо вытащила несколько сложенных вчетверо листков.
Письмо начиналось с хамского эпиграфа: «Для той, кому привычнее брать не в толк, а сама знаешь куда…»
Надя даже оглянулась по сторонам, точно кто-то рядом мог разделить ее недоумение, чувствуя, как от гнева разогрелись щёки. Она скомкала письмо и зашвырнула в мусорное ведро.
— Сволочь неблагодарная, — пробормотала Надя, думая, что автор, довольный очередной шуткой, катит сейчас в свои забытые чёртовы кулички.
Прочитанное всё же скверно укладывалось в рамки грубого розыгрыша. Надя достала из ведра мятые листки, к которым уже налипла яичная скорлупа и картофельные очистки.
«Очень надеюсь, что пока еще разговариваю с тобой, а не с пищевыми отходами. Вначале выслушай, а потом я примирюсь с любым собеседником…»
Невесело усмехнувшись прозорливости сочинителя, Надя быстро посмотрела на последний, как ей показалось, лист. Подписи не было. Заключительная фраза обрывалась ничего не значащим переносом «одевал теплом солнечных лу-…» Скорее всего страницы были сложены не по порядку. Надя решила, что разберется по мере прочтения.
«Не вышло, не справился с эмоциями. Но я не жалею, и не стану ругань свою зачеркивать или начинать письмо заново. Всякая корректура — уже лицемерие. Хочу оставаться с тобой до конца искренним. Ты, конечно, спросишь, а уместна ли с девушкой подобная искренность? Совершенно верно, не уместна. Поэтому и приношу мои извинения, такие же глубокие, какими еще могут быть только соболезнования.
Во первых строках сообщаю, что это письмо — единственное и последнее. Честное слово. Для чего я пишу его? Может, чтобы ты, наконец, узнала, какую любовь потеряла, как была нужна мне.
Страшно подумать, почти страницу исписал, а ничего толком не сказал, лишь демагогию развел. С чего же начать… Забавно, всегда умел на людях складно излагать свои мысли, такие речи закатывал, что держись, а один на один с бумагой и пары слов связать не могу.
Итак, слишком поздно о чем-то вздыхать, сожалеть. Сразу успокою. Мои чувства в прошлом. Я больше не буду унижаться, напрашиваться. Говоря избитыми фразами любовного лексикона, я отпускаю тебя и ничего не пожелаю на прощанье, потому что вычеркнул тебя из спектра моих желаний…»
Надя деланно засмеялась и покрутила у виска:
— Подумаешь, испугал. Шизофреник!
Перевернула страницу. Новые строчки окончательно убедили, что тот, с кем она недавно простилась у подъезда, не имеет к письму ни малейшего отношения.
«Не нужно изумленно покачивать головой, крутить у виска пальцем. Твоя память не нуждается в этой символической подзаводке. Подскажу. Знакомство наше, в общем-то, одностороннее. Конечно же, ты видела меня раньше, и неоднократно. Просто не придавала значения. На черта сдался тебе тощий, патлатый фрукт, слегка за тридцать, эдакая бородатая помесь блюза с концептуальной живописью, а если к этому прибавить нос типичного «Иосифовича», так получится полная картина. Такие не в твоем вкусе, ну конечно. Тебе же больше нравятся бритоголовые коммерсанты, на манер твоего предпоследнего ухажера. Кстати, он не гнушался водить со мной дружбу, но не об этом речь…»
49 
