очень нудно 
45 
Впившись ногтями в его щеку, Кэндис тут же получила очередную затрещину и ощутила вкус крови во рту. Слезы брызнули у нее из глаз.
— Позволь дать тебе совет, дорогая, — злобно процедил Кинкейд, отстранившись. — Я не привык деликатничать со своими любовницами. Попробуй сбежать от меня еще раз, и я сделаю тебе очень больно.
Джек! Она могла бы обратиться к Джеку, мелькнуло в голове Кэндис. Нет, он не придет к ней на помощь, даже если бы ей удалось послать ему весточку. Она попала в ловушку, из которой нет выхода.
Посмеиваясь над отчаянным сопротивлением Кэндис, Кинкейд навалился на нее горячим твердым телом. Кэндис ощущала его возбужденную плоть. Он расстегнул брюки и вонзился в ее сухое, неподатливое лоно.
Острая боль пронзила Кэндис. Она вскрикнула, но Кинкейд зажал ей рот ладонью, удивленно уставившись в ее бледное, залитое слезами лицо.
— Я мечтал первым добраться до тебя, — в бешенстве прохрипел он. — Черт бы тебя побрал!
Кэндис закрыла глаза и прикусила губу, ощущая внутри себя его пульсирующую плоть.
Кинкейд сдавил пальцами ее лицо.
— Ты же утверждала, что краснокожие не изнасиловали тебя.
В глазах Кэндис сверкнул вызов:
— Они не насиловали меня! Я добровольно отдалась одному из них.
Лицо Кинкейда исказилось. Он приподнялся и с остервенением вонзился в нее.
Глава 39
Джек застонал.
Комната расплывалась перед его глазами. Ослепленный ярким солнечным светом, он зажмурился и ощутил режущую боль в висках, сердцебиение и тошноту. И безумную жажду — такую, словно провел несколько дней в пустыне без глотка воды. Джек снова открыл глаза и попытался сесть.
Прямо на полу рядом с ним стоял кувшин с чистой холодной водой.
Морщась от шума в ушах, Джек налил себе воды, осушил залпом две кружки и огляделся. Он валялся на полу в крошечном закутке, отгороженном от основного помещения грязным одеялом. Соломенный тюфяк, на котором лежал Джек, был единственным предметом обстановки, не считая прислоненного к стене зеркала.
Где он и как сюда попал? Джек не помнил, как отключился. Собственно, последнее, что он помнил, — это как наблюдал за восходом луны через открытую дверь салуна, напиваясь до бесчувствия. Должно быть, он в задней комнате одного из соседних домов. Боже, до чего же болит голова!
Одеяло отодвинулось, Джек сел и изумленно уставился на знакомое лицо. Это была девушка-полукровка, работавшая в салуне. Она оказалась еще моложе, чем ему запомнилось, и выглядела такой грязной и жалкой, что Джек искренне понадеялся, что не спал с ней.
Робко улыбнувшись, девушка протянула ему чашку горячего кофе и свежую булку. Джеку стало тошно, когда он представил себе, что произошло между ними минувшей ночью, если она вот так улыбается, предлагая ему еду. Один Бог знает, где она нашла на нее деньги. Он поморщился и застонал, проклиная себя.
— У тебя есть виски? — спросил Джек, чувствуя, как возвращается боль, которую он пытался притупить накануне. — Который час?
Девушка сделала знаки руками, и Джек вспомнил, что она немая — ей отрезали язык, — и снова ощутил приступ тошноты. Она поставила на пол кофе и тарелку с хлебом и повернулась, собираясь уйти. Джек схватил ее за худенькое запястье.
— Постой. Она обернулась.
— Прошлой ночью, — медленно, так, чтобы она поняла, начал он, — мы с тобой, — Джек указал на постель, — спали вместе?
Девушка снова улыбнулась, и Джек возненавидел себя за то, что воспользовался несчастным обездоленным ребенком. Но девушка покачала головой и знаками объяснила, что он спал в соседней комнате, уронив голову на стол.
— Спасибо, — облегченно вздохнул Джек. Оставшись один, он потер лицо, гадая, как же попал в ее постель. Одеяло снова отодвинулось, и из-за него показалась толстая мексиканка.
— Твоя платить за ночь, — сказала она на ломаном английском, протягивая руку.
— Но я не спал с ней.
— Все равно. Не мое дело, если твоя перепил. Раз спать здесь, плати.
Джек полез в карман за деньгами и обнаружил, что там пусто.
— Вот черт!
Мексиканка сложила толстые руки под своей внушительной грудью.
— Нет денег?
— Как видишь.
Она в ярости уставилась на него. Джек поднялся на нетвердые ноги. Несмотря на похмелье, ситуация казалась ему забавной.
— Ладно, — сказал он. — Я принесу тебе оленя.
В глазах женщины отразилось недоверие.
— No soy estupida, senor.[5]
45 
