11 
Ей казалось, что Герман, следя за ней откуда-то сверху, слышит лишь то, что обращено именно к нему, а потому она не стала прежде времени травмировать его тем, что на самом деле происходило с ней в последнее время. Хотя с ней-то лично ничего не происходило, просто в кабинете Германа теперь жила Ирина. Со своим водителем. Они жили как-то обособленно от нее, своей жизнью, сами себе готовили, шумно предавались любви за стенкой, иногда приводили к себе друзей… Переехать к ней решила сама Ирина, причем, как она выразилась, не ради себя (к тому времени она все же решилась бросить своего проблемного мужа и сойтись с Тарасом), а только ради Жени. «Ты не должна жить одна, так ты скорее сойдешь с ума. Так и быть, я поживу у тебя, послежу, чтобы с тобой было все в порядке, чтобы ты не наделала глупостей… Пойми, ты сейчас одна, у тебя много денег, а ты добрая, такая добрая, что снимешь с себя последнюю рубашку и отдашь первому встречному, кто тебя попросит об этом. Я твоя подруга и не могу допустить, чтобы кто-то воспользовался твоей добротой. Как ты понимаешь, мы с Тарасом спокойно могли бы снять квартиру и жить отдельно ото всех, но я объяснила ему, что ты нуждаешься в помощи… Так что за тобой – должок…»
И действительно, в первые дни, что Ирина жила в ее квартире, Женя испытала чувство, похожее на облегчение: рядом был человек, который знал ее, который понимал все, что с ней происходит… И Герман, точнее, его призрак, стал приходить реже, и Женя стала крепче спать… Но когда появился Тарас, причем он заявился с большущей спортивной сумкой, в которой был весь его гардероб плюс боксерские перчатки, которые он сразу же с хозяйским видом повесил в гостиной на стену, Жене стало немного не по себе… В ванной комнате корзина сразу же набилась его грязным бельем, которое Ирина стирала порциями в стиральной машине. Словом, квартира ожила, заполнилась нормальными человеческими звуками, голосами, запахами готовящейся еды (Ирина готовила для своего Тараса щи и супы, жарила картошку и даже пекла пирожки). Она быстро освоилась не только в «своей» комнате, но и в кухне, и в ванной. Начинала сразу несколько дел, торопилась, еда у нее часто пригорала, серая бульонная пена, поднимаясь из кастрюли, заливала всю еще недавно сверкающую итальянскую плиту, а на полу в кухне постоянно под ногами хрустели то капустный сор, то луковая шелуха… Женя от нечего делать помогала ей, чтобы как-то убивать время. Ирина никогда не звала ее обедать вместе, зато каждый раз, выходя из-за стола, стучалась к ней в спальню и говорила, что на плите суп, котлеты… Женя не обижалась, считала, что так действительно будет лучше, она и сама постеснялась бы есть в присутствии Тараса. Иногда она представляла себе, что в квартире она по-прежнему живет одна, что кругом тишина, порядок и чистота, и спрашивала себя, как бы ей хотелось жить: как прежде или как сейчас? Но отвечала себя каждый раз по-разному. То ей хотелось, чтобы Ирины с ее любовником не было, то, когда ей становилось не по себе от охвативших ее страхов, она даже радовалась присутствию в квартире чужих людей. А то, что Ирина с Тарасом были да и всегда будут оставаться чужими, она никогда не сомневалась…
Иногда по вечерам к ним захаживал Бим. Он приносил закуску, выпивку, они втроем запирались у себя в комнате, включали музыку и отдыхали. Судя по количеству пустых бутылок, которые Женя находила утром на кухне, пили они много. Бим иногда уходил от них под утро, а иногда и оставался до утра. Женя понять не могла, где он спит, ведь диван в кабинете был всего один. Видимо, на полу…
Вскоре и Ирина бросила свою работу в музыкальной школе и устроилась к Биму, как она выражалась, «под крылышко». Выполняла его поручения, ездила на встречи с клиентами, куда ее возил Тарас, и стала получать неплохие, судя по ее счастливому виду и изменившемуся образу жизни, деньги. В холодильнике стали появляться деликатесы, а домашние ужины сменились ресторанами. Ирина стала как-то поспокойнее, располнела, а через некоторое время и вовсе заявила Жене, что беременна и собирается развестись со своим мужем и выйти замуж за Тараса. Жене не оставалось ничего другого, как порадоваться за подругу. Шли дни, месяцы, Женя и сама стала приходить в себя, все реже и реже делала записи в своем дневнике, а к Герману обращалась лишь в ночные часы, мысленно подолгу разговаривая с ним и спрашивая его совета, и, как правило, получала ответ. Понимала, что ведет себя неестественно, но успокоиться не могла, не верила, что он мертв.
11 
