35 
Соломон немного помедлил. Он сопел, глядя куда-то в темноту, а потом выпалил:
– Вы бы остались… Я таких классных ребят еще ни разу не встречал. Вы такие… С вами так интересно…
Соломону было неловко признаться в своих дружеских чувствах Сергею, и это было понятно, Горностаев и сам на его месте покраснел, как свекла. Но как же ему было приятно слышать такое. Тем более что Сергей и сам не хотел вот так просто расставаться с таким интересным и необычным парнем, каким был Соломон.
– Вообще-то, у нас есть пара дней, мы могли бы разбить палатку на берегу… Если погода, конечно, не подкачает.
– А я наколдую, и завтра утром будет солнце, – улыбнулся в темноте Соломон. – Но если честно, то у меня к тебе, Сергей, есть одно дело. Мне, кажется, нужна твоя помощь. И если у нас все получится, мы с тобой разбогатеем и поедем на твой Мадагаскар и будем там гонять твоих диких кошек – фусс…
– Фоссы, а не фуссы… Фосса, понимаешь!
– Сам ты фосса! Не кипятись. Я уж думал, что ты сейчас на меня кинешься…
– А что за дело-то? Стоящее? Ты учти, что я не один, а Машка, она знаешь какая?
– Какая?
– Умная. Ты не смотри, что она девчонка, с ее мозгами и артистическими способностями мы скорее решим твою проблему.
– Но это не проблема. Это загадка, которую я хочу разгадать. Видишь медальон? – Соломон протянул руку и включил торшер. И сразу стало светло и уютно. Сверкнул на ладони Соломона медальон. – А теперь нажми вот сюда…
Сергей нажал в самый центр, и медальон раскрылся, как если бы это были золотые плоские карманные часы. Но только внутри их было пусто.
– Ты хочешь сказать, что в медальоне что-то было?
– Нет, там ничего не было. Но если приглядеться повнимательнее, то ты увидишь на обеих плоскостях выгравированные схемы. Они похожи на исчерканную географическую карту, видишь?
Сергей поднес медальон поближе к свету и увидел на одной из золотых круглых пластин пять латинских букв, расположенных на каких-то островках, а на другой пластине – те же самые буквы, но только словно отпечатавшиеся на ней зеркально и тоже на островках, но расположенных уже иначе.
– Я ничего не понимаю, – признался Сергей. – Пять букв «BAUER» – что бы это значило?
– Скорее всего, какое-нибудь название или фамилия.
– Думаешь, в этом есть какой-то смысл?
– Сначала я, как и ты, думал, что это просто рисунки. Но потом прикинул, что для рисунков они уж больно страшноваты – ни тебе узоров, ни красоты… Кроме того, не забывай, что этот медальон достался мне от матери. А если еще учесть, что она бросила меня, потому что была чем-то обязана этим Буффало…
– Я забыл, кто такой Буффало.
– Тот тип, которому она поручила погулять со мной и который привез меня на свою квартиру и сказал, что моя мать знает, что ей надо делать.
– Думаешь, она должна была что-то сделать для него, чтобы он тебя отпустил?
– А что еще остается?
– Но ведь она ничего не сделала… кажется…
– В том-то и дело. Вот и получается: или она НЕ СМОГЛА это сделать, оказать ему какую-то услугу, или же НЕ ЗАХОТЕЛА. Возможно, она была тяжело больна, знала, что умрет, и поэтому поручила меня этому мужику…
Голос Соломона дрогнул, как это бывало всегда, когда он вспоминал свою мать.
– Но ты хотя бы помнишь, кто ты и откуда? Свое настоящее имя и фамилию?
– Помню, но не собираюсь никому говорить. А вдруг моя мать жива, что тогда? Представляешь, каково ей будет жить, если она узнает, что я жив и здоров?
Сергей пожал плечами.
– Ты меня извини, конечно, может, я что-то недопонимаю, но что дурного случится, если она узнает о том, что ты жив и здоров?
– Ну как же тебе объяснить? Ведь ей же станет СТЫДНО! Как она людям в глаза смотреть будет?
Да, до такого Сергей навряд ли додумался бы. Да и вообще, он с трудом понимал, как же действительно относится Соломон к своей матери: хочет ее видеть или нет? Ему казалось, что за его словами, которыми он хотел всем дать понять, что ни в ком не нуждается, скрывается совершенно противоположное: он хочет, он очень хочет, чтобы его нашли… И чтобы нашла его именно его мать.
– А как тебя звали в интернате и детском доме?
– Рыжов. Миша Рыжов. Представляешь?
– Это потому, что ты рыжий?
– Дураки… – чувствовалось, что он был обижен на тех, кто наградил его такой фамилией.
– Послушай, но ведь пять лет тому назад, когда мать твоя тебя бросила, тебе было восемь лет, ты был взрослым пацаном. Неужели они поверили, что ты не знаешь своего имени и фамилии?
35 
