очень нудно 
73 
– Ой, а какой у вас здесь ветер… особенный!
– Ветер как ветер. Сырой, мартовский, холодный. Не придумывай. Пошли в дом.
Наверное, зря он так с мальчишкой. Жестковато получилось. А пусть не лезет под руку со своими телячьими восторгами, не раздражает! Пусть учится сдерживать свои телячьи эмоции.
– А вот и неправда! – нисколько не испугавшись раздраженных ноток в его голосе, звонко заверещал Илья и даже подпрыгнул на месте, как молодой резвый теленок. – Неправда! Просто вы не хотите его почувствовать, понимаете? Впустить в себя не хотите! Ветер у вас здесь… живой! Маленький, недавно родившийся! Ветер как проказник-малыш. И пахнет от него нежно, как от маленьких детей. А пока он до города доберется – повзрослеет, остепенится, грустным и злым станет.
Бензином и гарью пропахнет. Вот. А вы, выходит, жили себе и не знали, что каждый день с вами маленький ветер заигрывает!
Да уж, заигрывает, пацан, а как же… Конечно заигрывает. А луна по ночам жрет. Старая сука. Так жрет, что утром уже никакого молодого ветра не надо. Но не станешь же мальчишке обо всем этом рассказывать? Пусть верещит-восхищается себе на здоровье. Нет, хороший мальчишка! Ишь как голос колокольчиком звенит, надрывается.
– Вы… Вы просто про себя неправильно думаете, наверное, оттого и не замечаете ничего! Вы внутри на себя очень сильно злитесь. Вы перестаньте злиться, и…
– С чего это ты взял, что я злюсь? – резко и раздраженно дернувшись, повернул он к мальчишке голову. Смотрите, какой провидец нашелся!
– Ну, у вас вид такой… Будто вам от самого себя плохо.
– Ладно. Не придумывай. Ступай лучше на кухню, поищи там чего-нибудь в холодильнике, а я пока камин растоплю.
Через полчаса они дружно уселись перед весело потрескивающими березовыми поленьями. Командор, откинувшись в кресле-качалке, наблюдал, как Илья пытается поджарить на огне кусок докторской колбасы, нанизанный на шампур, как весело дрожит пламя в его светлых глазах, делая их похожими на два маленьких озерца, зеркально отражающих в своем нутре багровые закатные сполохи.
– Сгорит же! Невкусно будет… – прокомментировал он его старания.
– Наоборот, вкусно. Дымом пахнет.
Прицелившись к куску побольше, Илья впился зубами в горячую, покрывшуюся коричневой корочкой колбасную мякоть, стал жевать с удовольствием. Командор молчал, наблюдал за ним из-под опущенных век. Потом перевел взгляд к огромному окну, за которым вдруг повалил запоздалый мартовский снег. Прямой, аккуратный, плотный, он будто вошел к ним в комнату, подступил совсем близко.
– Ух ты, как здорово… Снег какой… – задохнулся от восторга Илья, и подскочил на ноги, и пошел навстречу белой картине, так и не выпустив из рук шампур с колбасой. – Смотрите, как здорово! Нарисовать бы… Снег, сумерки, бетонный забор, за забором дом с желтыми окнами… А почему тот дом вплотную к забору стоит? Он тоже – ваш?
– Нет. Это дом Хрусталевых.
– Хрусталевых? Как интересно… У моей тетки тоже фамилия Хрусталева.
– Да. Она как раз и жила в этом доме.
– Леська?!
– Ну да. И ты тоже жил. Ты не помнишь просто.
Мальчишка быстро отвернулся от окна, уставился на него в испуганном недоумении. А что, взять да и рассказать ему, что ли? Взять да и выложить всю правду, как он этой его тетке Леське…
жизнь сломал? Именно так пафосно выразился его простодушный правдолюбец-сынок – жизнь сломал. Как будто он только и думал в тот момент о том, что ей жизнь ломает и что Хрусталевы ее с ребенком из дома выставят. Да ему вообще наплевать было, выставят они ее или нет! Сама виновата, что под руку ему попалась! Конечно сама…
– А… Я теперь понял… Так это вы и есть тот самый… Который Леську обидел? Это из-за вас она ночами вскрикивала и тряслась потом, и в подушку плакала…
Господи, и этот туда же! И этот – обидел! Обвинитель хренов. Еще молоко на губах не обсохло, а туда же, готов с обвинениями. И без него уже все внутри к ночи колотится, мертвым железом схватывается. Не продохнуть. Сейчас еще и сука-луна на небо вывалится, добавит желтой тоски к обвинениям. Хотя при чем тут луна… Луна – это так, безобидная внешняя атрибутика. И нечего на нее спихивать свою неосознанную маетность. Вернее, осознанную уже. Пора ее признать, принять, идентифицировать, дать ей имя, повернуться к ней лицом, а не бежать от нее в Тибет, или куда там другие от нее сбегают.
– Понимаешь, парень… Как бы тебе объяснить, чтоб ты меня понял? Я не то чтобы ее обидел, я тогда… Я просто думал, что у меня право есть. Я был уверен, что вырвал у жизни право сильного. И могу распоряжаться мелкими жизнями по своему усмотрению. Согласись – ведь кто-то должен быть сильнее других? Без силы и власти мир просто существовать не может…
73 
