Глава 16,

в которой все меняется. И все течет

И начался Апокалипсис. Тучи сгустились над старенькой кирпичной пятиэтажкой. Громы и молнии загремели и засверкали за моим окном. Впрочем, это мне скорее всего померещилось, ибо какие могут быть молнии в конце февраля. Грохотала Бася. Грохотала так, что громы и молнии отдыхают.

– Я говорила вам, что не нужно этого делать?! Говорила?

Честно говоря, я не могла припомнить точного момента, когда это она нам такое говорила. Но главное искусство по-настоящему творческого человека – это вовремя и первой начать кричать вот это: «Я же говорила!» Пойди там докажи, кто и что реально говорил. На одной из ее программ, помню, наблюдала диалог двух мэтров отечественного киноискусства, один другого краше, заслуженней и именитей (не буду показывать пальцем, а то может не поздоровиться). Я лично на обоих смотрела с раскрытым ртом, смотрела восхищенными глазами и подумывала попросить обоих расписаться у меня на груди, что было бы, согласитесь, реально круто.

Но сами мэтры были недовольны друг другом. Они друг другу сильно мешали, они спотыкались о собственную важность, залипали на чувствах собственных достоинств. Диалог был из серии немого с глухим. Основная задача была, как я теперь понимаю, переключить огонь общественного внимания исключительно на себя. И еще, если удастся, выставить конкурента в дураках. И вот, один мэтр (без усов и вообще без особой растительности в области верхней своей части) спрашивает другого:

– Как, как вы можете такое говорить! – и, естественно, патетически воздевает руки к небу. – Какой же вы профессионал-то после этого?

– А я смею! Я смею говорить, мне не западло говорить правду, когда все молчат, – выдает второй, более усатый и волосатый мэтр. – Разве вы сами не вводите своего зрителя в заблуждение?

– Да чем же? Чем? – возмущается безусый. И тут усатый мэтр выдает ему:

– В вашем же фильме порочится честь русской женщины! Вы же буквально смешали с грязью само понятие РУСИ!!! А я всегда говорил. Я всегда вас предупреждал. А вы, молодые и безусые, никогда не слушаете никого. Для вас же нет никаких авторитетов! Вы же у нас сами с усами! Ну что, доигрались? Доигрались, теперь вот обнищание духа русского! А все из-за кого?! – и усатый мэтр хитро стукнул кулаком по столу.

– Но позвольте! – вспыхнул безусый, но было поздно.

– А вот позвольте вам не позволить! – воскликнул усатый и хлопнул себя ладонью по бедру. Он был прекрасен. Его лицо пылало праведным гневом. Его усы восставали на защиту русской правды. Стоило ли говорить, что мое сердце – сердце простого зрителя, случайно прикоснувшегося неопытной душой к феномену шоу-бизнеса, – было моментально отдано усатому мэтру. Бася потом долго смеялась и спрашивала меня, что именно, по моему мнению, усатенький рупор русской совести и духа имел в виду. И о чем он вообще говорил. О каком то есть фильме и о чем таком усатый кого предупреждал.

– А черт его знает, – призналась в конце концов я. Потому что смысла в его речах я никак не смогла найти.

– Его там и нет, – пояснила для меня Бася. – Просто мэтр наш давно умеет держать себя перед камерой. И если его загоняют в тупик, он всегда включает «фактор веры» или уж на крайняк обнищание русского духа.

– Ну и фрукты вы тут все, – обиделась я на все кино сразу и на усатого мэтра в частности.

А теперь Бася тоже «нас предупреждала»? Тоже «нам говорила, что не надо так делать»? Что за киношные трюки! Я сказала ей об этом. Сказала, чтобы все остальные тоже знали об изворотливости киношного ума.

  69