14 
Уйдя с головой в дела, она и сама не заметила, как подступило послеобеденное время. Выйдя из кабинета по малой нужде, она обнаружила, что народ уже суетится вовсю – из кабинета Петра Алексеевича слышался звон посуды, озабоченная офис-менеджер с красивым именем Виола вылетела на нее из дверей дамского туалета, неся перед собой огромную вазу с фруктами. Марина шарахнулась в сторону, прижалась к стеночке. Зайдя в туалет, обнаружила там перед зеркалом настоящее женское собрание – кто-то кому-то поправлял прическу, кто-то просто прихорашивался. Крупная молодая бухгалтерша по имени Альбина, близко поднеся к зеркалу лицо и состроив страшную рожу с выпученными глазами, возила по ресницам изогнутой щеточкой. Увидев позади себя в зеркале Марину, оторвалась от своего занятия, глянула на нее сверху вниз с высоты своего роста. Прямо скажем, не очень дружелюбно глянула. Будто Марина помешала ей ресницы мазюкать. А может, Альбине ее вид затрапезный не понравился. А может, у нее просто характер такой, сильно воинственный. Одета была Альбина в сильно обтягивающие полный квадратный зад черные блестящие брючки и красную декольтированную разлетайку до пояса – ничего хуже для ее комплекции и придумать нельзя. Вот если б ее, Марину, заставляли так одеться, она бы и под китайскими пытками не согласилась. Хотя фигурой ее природа не обидела, не то что эту слоноподобную Альбину.
– Так, девочки, садимся, Петр Алексеевич приглашает уже! – заглянула в дверь Виола, обведя собрание полубезумным взглядом. Протолкавшись к зеркалу, быстро подсунула к нему румяное влажное лицо, защелкала пальцами: – Ой, дайте мне кто-нибудь светлую пудру! А то рожа красная, как из парилки! Забегалась совсем! Все, девочки, идем, идем!
Зайдя к себе в кабинет, Марина тоже решила немного привести лицо в порядок. Нарыла в сумке пудреницу, контурный карандаш, помаду, но применить в деле все это хозяйство не успела – в дверь вкрадчиво постучали, и тут же в нее просунулась бледная лысина Валерия Ильича.
– Я не помешал, Мариночка? Можно?
– Да. Заходите, Валерий Ильич, – вежливо проговорила Марина, одним движением сбрасывая косметику в ящик стола. – Слушаю вас. – А про себя добавила: «Каким ветром тебя занесло так не вовремя, старая ты липучка?»
Валерий Ильич уселся перед ее столом, моргнул умильно мутными глазками. Марина учуяла запах коньяка – видно, руководство уже с утра с юбилеем поздравилось.
– Ну что, Мариночка, первая мазурка за мной? – игриво хохотнул Валерий Ильич и дернул головой вверх-вниз по-гусарски.
Ишь ты. Мазурку, значит, тебе подавай. Поручиком Ржевским себя мнишь. Для начала бы в зеркало поглядел, павиан чертов. А самое противное – ведь и впрямь от нее не отстанет! Надо будет улучить момент да вовремя смыться, чтоб в танцевальные объятия к этому павиану не попасть.
– У меня все танцы на сегодня расписаны, Валерий Ильич, – улыбнулась она ему холодно.
– А у вас, я смотрю, язычок остренький, Мариночка… К вам так просто и не подберешься! Надо же, а с виду такая скромница…
– Я и есть скромница. И подбираться ко мне не надо, Валерий Ильич.
– Ну и зря, Мариночка! Вы же еще молодая женщина, надо уметь раскрепощаться! Зачем себя раньше времени со счетов списывать?
«Это он мне говорит, что я – молодая! То есть еще – молодая! – с возмущением подумала Марина. – Как будто старуху успокаивает! До чего ж самоуверенный старикан!» А вслух ответила:
– Я подумаю об этом на досуге, Валерий Ильич. Спасибо. У вас ко мне все? Вопросов больше нет?
– Это вы на что намекаете? Чтобы я убирался восвояси? Так я, собственно, за вами сюда и шел… Там уже все собрались, я даже место для вас занял…
– Да. Я сейчас приду. Через минуту.
– Жду. Жду. С огромным нетерпением, Мариночка.
Он встал, резко наклонил голову, даже попытался ловко и галантно прищелкнуть каблуками. Правда, никакого щелчка не получилось, просто дрыганье невнятное – то ли легкий прыжок, то ли судорогой ногу свело. Внутри у Марины закипела странная смесь раздражения и смешливости, и пришлось резко отвести лицо в сторону, закусив губу. Дождавшись, когда Валерий Ильич выйдет из кабинета, она торопливо схватила помаду, провела ею по губам. Вообще, она редко пользовалась помадой – не шло ей. Казалось, рот становился слишком чувственным. Но не сидеть же совсем уж серой мышью среди сплошного женского макияжа! Если бы этот хрыч не зашел, то и глаза бы успела подкрасить. Они у нее, между прочим, тоже большие. А если ресницы тушью чуть тронуть – на пол-лица распахиваются. Олег тогда, двадцать лет назад, так ей и говорил – утонул в твоих глазах… Если вдуматься – пошлость какая, господи. Избитая графоманская фраза для дурных влюбленных. А тогда как приятно было! Полетела замуж, яки белая горлица, стояла перед строгой теткой в ЗАГСе, едва дыша от любви и официальной торжественности момента. Думала – на всю жизнь. И в горе, и в радости. Да чего там – еще неделю назад так думала…
14 
