17 
— Пойду я, Ветка. Поздно уже, — повернувшись от плиты с чайником в руках, тихо проговорила она, — сейчас чаю тебе налью, бутерброд сделаю и пойду, пожалуй.
— Ты обиделась, да, Надь? — подняла на нее огромные прозрачные глаза Ветка. — За козла обиделась?
— Да ну тебя… Ни на что я не обиделась. Устала просто. Спать хочу. Я ведь предыдущую ночь плохо спала, все со скалкой обнималась от страху…
— Так завтра же суббота! Выспишься! Мы и не поговорили даже.
— Нет, Ветка. Пойду. Нехорошо мне что-то.
— Ладно, иди. Дверь захлопнешь, ладно? Только тихонько. Я сегодня всю ночь работать буду. Иди. Пока.
— Пока, Ветка…
Квартира встретила ее умопомрачительным мясным духом с чесноком, с лимоном и со всякими еще специями. Аж скулы свело. Надежда решительно прошагала на кухню, достала из духовки противень с дошедшей до своего гастрономического апогея свининой, шмякнула его на стол, подвинув пренебрежительно блюдо с ананасом-грудкой-овсянкой. Потом отрезала от куска свинины порядочный пласт и выложила его себе на тарелку. И начала торопливо есть, засовывая ароматное мясо в рот большими кусками. Организм тут же насторожился, не веря еще до конца своему счастью. Потом все-таки обрадовался, потом снова насторожился — зачем так много сразу-то…
А Надежда все ела и ела торопливо, не ощущая вожделенного мясного вкуса. Нет, вкус, конечно, был. Только горький почему-то. Вкус горя, вкус несчастья, вкус женской брошенности и неприкаянности. Или, может, пришибленности, как Ветка только что выразилась.
* * *
Нет хуже маетных выходных, когда девать себя некуда. Когда не можешь ничем заняться, когда все валится из рук, когда окружает тебя противное и свеженькое, кровоточащее еще отчаяние, к которому пока не привыкла душа и не приняла в себя окончательно и смиренно. И весь организм яростно сопротивляется этому отчаянию и пытается вытолкнуть его из себя то вспыхнувшей головной болью, то частым ни с того ни с сего сердцебиением, то влажным туманом перед глазами. Вроде и слез нет, а туман есть. И все время хочется бежать куда-то, или звонить, или что-то такое срочное предпринимать, спасать положение… Только некуда бежать. И звонить никому не хочется — бередить кровоточащую рану. И стыдно к тому же. Так же стыдно, как в собственной бестолковости и ненужности признаться. И так же маме, она помнит, было стыдно рассказывать подругам и родственникам о пьяных загулах отца. Вот она и вещала бодрым голосом в трубку, что все у них в семье благополучно и замечательно…
Надежда сразу решила, что не будет никому рассказывать об уходе Вити. Потому что действительно стыдно. Потому что хороших жен мужья не бросают. И еще — потому что он обязательно вернется! Не сразу, конечно. Может, через неделю. Может, даже через месяц. И пусть она будет, как Ветка выразилась, с детства сломанная. Или та самая «пришибленная», она согласна. Лучше уж быть пришибленной, чем брошенной. Любую замужнюю женщину спросите — она подтвердит. Если у нее муж непьющий и адекватный. И если она не из бывших ярых феминисток, конечно. Хотя все эти феминистки и произрастают наверняка из обиженных-брошенных, у которых надежд на семейно-трезвую жизнь совсем не осталось. Вот как у Ветки, например…
Снова вспомнился ей вчерашний с подругой грустный разговор, и заскреблась-зашевелилась в душе обида. Тоже — поддержала в трудную минуту, называется! Сломал, говорит, ее Витя… Ничего он ее не сломал! Просто нельзя, наверное, построить свое гнездо, ничего от себя не оторвав, ничего в себе не переделав… Надо же просто уметь подстраиваться под характер другого, живущего с тобой рядом? А как же иначе? Вот она, например, уж так насобачилась в этой науке «подстраивания», уж так насобачилась… Даже по звуку открываемой Витей двери научилась угадывать его настроение. И моментально соображала, как ей себя с ним повести… Или выскакивать легкой птичкой навстречу в прихожую и с поцелуями на шею вешаться, или, наоборот, порскнуть тихонько на кухню и помалкивать в тряпочку, быть тихой да покладистой хозяюшкой, озабоченной больше всего на свете идеальной чистотой тарелок да чашек. Или вот внешний вид свой блюсти, такой, какой мужу нравится — что в этом плохого-то? Ну что делать, если нравятся ему худые блондинки? Раз так, значит, надо всего лишь быть этой худой блондинкой, и все… И неважно, что все время есть хочется. И неважно, что ты ненавидишь до смерти все эти подсчеты съеденных за день калорий. Главное, что у тебя семья есть. Муж непьющий. Гнездо… Вернее, было гнездо…
17 
