очень нудно 
25 
– Выходим, граждане пассажиры! – завопил кто-то грудным басом, болью отозвавшимся в моей голове.
– Что? – ахнула я, с трудом заставив себя разлепить глаза. На меня из ярко залитого солнцем дверного прохода смотрела строгая усатая женщина в форме.
– Выходим. Приехали, – громко отчеканила она, с некоторым смутным удивлением глядя на меня. Еще бы, она имела некоторые проблемы с тем, чтобы меня вспомнить. Меня-то тут как раз вообще быть не должно было.
– Выхожу, – кивнула я, стараясь не вылезать из-под одеяла.
Проводница с недовольством еще раз покосилась на меня, но ушла, прикрыв дверь. Тут уж я вскочила, с ужасом осознав всю нелепость моего положения. Поезд стоял, мы явно успели причалить к пристани и, возможно, даже начали высадку пассажиров на берег, пока я дрыхла. Одежда моя в беспорядке валялась на соседней полке, а вот признаков существования тут, в этом отдельно взятом купе, Алексея не было практически никаких. Я в истерике скакала по купе, пытаясь отсортировать и нацепить на себя несвежие вчерашние вещи. Моя кожа до сих пор еще хранила запах моего исчезнувшего призрачного любовника, но сейчас я расценила это скорее как минус, чем плюс. Все остатки безумия слетели с меня, когда я представила, что сейчас происходит в моем собственном купе. Возможно, мои соседи уже успели сообщить проводнику, что меня не было всю ночь. Может, меня уже милиция ищет.
– Извините! – кричала я, пробираясь по заполненному людьми и чемоданами вагону, на ходу застегивая «молнию» на джинсах. Кроссовки я предпочла оставить расстегнутыми. – Пропустите.
– На пожар, что ли? Еще двери не открыли, – крикнул мне какой-то особенно возмущенный пассажир.
– Правда? – обрадовалась я. По крайней мере, мой встречающий не будет свидетелем моего позора. И мне, возможно, удастся скрыть от него следы произошедшего. Он меня не знает, он не Владимир, чему я очень рада, потому что если бы я совершила все это на обратной дороге, в Москву, то Володя, конечно же, за одну секунду все понял. Одного взгляда хватило бы, чтобы понять, как была потрачена эта ночь.
– Извините, – еще раз наступив кому-то на ногу, пробормотала я.
Наконец я достигла собственного вагона. Решиться зайти в купе оказалось тяжелее, чем я думала. Тяжелее, чем закрыть за собой дверь в купе Алексея. Интересно, кстати, как он исчез. Ни одной вещи, ни следа – сквозь землю провалился.
– Может, он что-то у меня украл? – мелькнула шальная мысль. Я стукнула себя по карманам: кошелек, мобильник, сигареты – все на месте. Ха-ха, смешная была бы у него добыча. Нет, моя сомнительная женская честь воистину была самым ценным, что я имела при себе, ее-то он и забрал. И скрылся, как призрак. Может, это и был призрак? Прекрасный Адонис, спустившийся с сияющего Олимпа в поезд Москва – Санкт-Петербург от чистой скуки.
Хотя сейчас у меня не было ни сил, ни желания думать об этом, по большому счету, я была даже рада, что вот так все закончилось. И гораздо важнее было за пару секунд придумать, где и с кем, а главное, почему я провела эту ночь. Как прекрасная N из песни Науменко. Так ли это важно? Может, я провела ночь… м-м-м, к примеру, в тамбуре. Почему? Не люблю запах колбасы.
– Доброе утро, – как ни в чем не бывало улыбнулась я (хоть это и было непросто) и зашла в купе.
– Доброе, – пробормотали хором мои колбасные соседи. Оба мужичка уже сменили треники на свой парадный серо-джинсовый прикид. Даже синие пластиковые тапки уже были упакованы, а в глазах у обоих читалось откровенное любопытство. В этот момент я только еще больше обрадовалась, что провела ночь в другом месте.
– Мы уже собирались вызывать проводника, – с осуждением заметила пожилая дама, застегнутая на все пуговицы. Она прямо излучала негодование и порицание. В ее планы наверняка входило отдать меня на товарищеский суд. Осуждение и проклятие не ее, не дамино дело, так что я только пожала плечами и попросила ее привстать. Мне надо было забрать чемодан.
– Странно, что вы вообще о нем вспомнили, – фыркнула дама напоследок, тяжело дыша, но я осталась глуха к ее поддевкам. Что мне эта старая грымза, у которой, возможно, за всю жизнь не было такого вот странного, феерического, дикого, животного секса. Забавно, что вместо мук совести, вполне уместных в таких обстоятельствах, я чувствовала только прилив необъяснимой иррациональной гордости. Оказывается, я женщина! А я и не знала, прожив больше тридцати лет, что я могу быть такой сумасшедшей в постели. Ладно, не в постели, а на узкой купейной лавке. Все равно.
25 
