очень нудно 
55 
– Ты же мать – сама справишься, – сказал он тогда, и, как ни пыталась женушка что-то ему доказать, он стоял насмерть. Почему? Черт его знает. Ведь не денег же пожалел. Деньги были, причем гораздо больше, чем сейчас. Тогда деньги вообще можно было делать из воздуха. Если есть голова на плечах и не боишься последствий. Тогда Паша вообще об этом не думал, не было повода. Тот мужик еще не повесился, жизнь была как шампанское, и ему так нравилось, что Лидка наконец-то попалась в западню. Что она сидит дома, нечесаная, с кругами под глазами, отекшая и чуть-чуть пополневшая после родов и от грудного молока. В этом молоке были все ее пижамы и майки, оно капало без остановки, переливалось через край, а Павел любил называть ее молокозаводом.
– Еще раз скажешь так, я из тебя тоже кое-что выдою, – злилась она.
– Вперед, – смеялся он и демонстративно раскрывал ей объятия. Ему так нравилось, что она родила от него, для него и из-за него такую маленькую куклу в розовом облаке каких-то детских тряпок. Родила в мучениях, как и все бабы. И что теперь она слаба, она зависима, она просыпается, стоит Машке только пискнуть. Ему нравилось быть сильным, властвовать над Лидкой, над которой властвовать до этого не получалось никогда. И он был пьян, когда вернулся домой с одной из тысячи одинаково тупых «деловых» встреч в сауне. Весь в засосах, красный и омерзительный. Степановские охранники его тогда практически выгрузили из машины, смеясь, и передали с рук на руки его мегере-жене. Часа в четыре утра. Разбудив и ее, и ребенка, естественно. В кармане у него лежала сильно початая пачка презервативов, в сумке бутылка коньяку, а сам он глаз не открывал, но настойчиво бубнил – требовал продолжения банкета (в смысле, минета), распускал руки, называл свою законную супругу Анжелой и угрожал, что, если она, Анжела, немедленно не отработает бабосы, он все заберет – плохое тут обслуживание. Дайте жалобную книгу!
Откуда он все это так хорошо знает, спросите вы, если уж был он тогда в невменяемом состоянии. На этот вопрос есть ответ, о котором Паша вспомнил с грустью. На следующее утро, которое наступило часа в два дня, Лида напоила его крепким чаем дала поесть супчику, а потом спросила с вежливой и даже какой-то странной (особенно в такой момент) ласковой улыбкой:
– Хочешь, посмотрим кино?
– Кино? – слабым голосом переспросил он. Сейчас он хотел только одного – покоя. Идея залечь на диван, обнять свою любимую женщину и посмотреть какой-нибудь глупый предсказуемый фильм – это было то, что надо. – Давай.
– Сейчас поставлю, – кивнула она и подошла к видеомагнитофону. Она была одета в брючный костюм и кардиган крупной вязки, на лице – косметика. Она была красива, а через лифчик на кардиган не капало молоко – странно. Наверное, она что-то подложила. В любом случае все эти детали Павел отметил уже потом – когда она пыталась уехать на своей машине. А он за волосы ее оттуда вытаскивал. А пока она ставила кассету, цокая каблучками по паркету. И тут он увидел – увидел все. Лида всегда была женщиной с очень крепкой нервной системой. И с выдержкой. Железная леди, мать ее. Пока он ползал и ронял презервативы, Лида поддакивала ему, смеялась, спрашивала, сколько он готов доплатить Анжеле за оральный секс.
– За качественный? – переспрашивал он, пьяный.
– О, конечно! – хохотала Лидия. И снимала на камеру все. Засосы. Следы от помады, презервативы. Выражение лица. Ответы на вопросы.
– Слушай, – спросила она как ни в чем не бывало, – а чего мы раньше никогда не делали домашнего видео? Это такое интересное дело!
– Лид, зачем это? – хрипло проговорил Павел, чувствуя, что ему становится трудно дышать.
– Можно послать в передачу «Сам себе режиссер». Представляешь, они там это все могут озвучить по-другому, будет еще смешнее. Хотя мне кажется, что и так хорошо. Очень смешно получилось, правда? Смотри, а тут ты пытаешься засунуть мне деньги в трусы.
– Лида, перестань, – зло сказал он, пытаясь вырвать пульт из ее руки. Как же ему было плохо. Почти так же, наверное, как сейчас.
– Не-а. Ты не видел самого интересного.
– Лида!
– Ну, подожди. Вот, сейчас! – игриво ворковала она.
Павел против воли бросил взгляд на экран, а там раздался Машкин плач, и Лидка (вот же сука) принесла ребенка и, укачивая его, принялась говорить в камеру, оставленную, видимо, на шкафу (видно было всю комнату), что вот, мол, доченька, это твой папочка – Павел Евгеньевич Светлов, собственной персоной, вернулся домой после тяжелого трудового дня весь в помаде. И что, когда ты вырастешь, моя крошка, вступишь в пубертатный период и будешь считать всех сволочами, ты наверняка придешь ко мне с вопросом: за что это ты, мол, мамочка, оставила папочку, когда я еще была в бессознательном возрасте? Вот тут я тебе, доченька, эту самую кассетку-то и покажу.
55 
