очень нудно 
26 
Позавтракав, они дружно разошлись по своим кабинетам, и даже спасибо Диле никто не сказал. Не принято у них, наверное. А потом и думать некогда про это «спасибо» стало, потому что повалились на ее голову проговариваемые капризным приказом задания, и непонятно было, которое из них срочнее и в какую сторону наперед мчаться – то ли в Маринину налоговую инспекцию бумаги отвозить, то ли Славиков договор на почту, то ли в магазин цветочный бежать за букетом по поручению Максима Семеновича. Приспичило ему с этим букетом. Сам, что ли, не мог к вечернему свиданию с дамой подготовиться?
В общем, домой она вечером шла без сил и совсем без настроения. Поселилось внутри нехорошее чувство загнанности, будто на нее весь день палкой замахивались. Да еще и на улице стояла пеленой серая морось, сквозь которую будущее рисовалось полной безнадегой, тоской и одиночеством чужих квартир. От вче рашней эйфории по поводу головокружительного трудоустройства не осталось и следа, наоборот, очень хотелось поплакать, сильно, навзрыд. «Сейчас в ванной закроюсь и пореву! – решила она, прибавляя шагу. – Заберусь под горячий душ и буду стоять долго-долго, пока все слезы не вытекут…»
Ключ никак не хотел попадать из дрожащих ладоней в замочную скважину, но вскоре с той стороны двери послышалось отчаянное звонкое тявканье, и довольное Алишерово личико само нарисовалось перед ней:
– Мам, а тетенька нам собаку принесла! Сказала, что она с нами пусть поживет! Ее Шуриком зовут, мама!
– Погоди, Алишер… Она ж просила только кормить и гулять… Мы так не договаривались!
– Не знаю, мам! Она сама так сказала! Говорит, ей с людьми веселее будет. Ой, да пусть, мамочка! А когда у тебя выходной будет?
– Послезавтра…
– Ну вот! Мы возьмем Шурика и пойдем в город гулять! Здорово же, правда?
– Хорошо, пойдем. Конечно же пойдем…
Плакать ей вдруг расхотелось. Да и в самом деле, чего плакать-то? Ну, безнадега, это понятно. Из-за нее можно и поплакать, конечно. Хотя от этой процедуры она в надежду точно не превратится. Зато и одиночество, которое только что тоскливо плелось в паре с безнадегой, вообще полностью обломалось! Какое же одиночество в таком шуме, простите? Собака лает, Алишер что-то верещит, сплошной звон стоит в ушах, и никакого покоя нет уставшей от офисных трудов женщине…
К выходным небо расчистилось. Уже в пятницу вечером подул сильный ветер, захлопал открытыми форточками, а утром в субботу Диля проснулась от звонкого голоска Алишера:
– Мам, вставай! Солнце на улице! Светит, как у нас в Душанбе!
– Ну уж, скажешь тоже, как в Душанбе… – недоверчиво приподняла голову с подушки Диля.
– Да правда, мам! Сама посмотри!
– Ммм… Я еще посплю немножко, ладно?
– Ну, мам! Ты же говорила, что мы гулять пойдем! Я и Шурику уже пообещал…
– Пойдем. Конечно пойдем. Раз обещал.
– Тогда вставай!
– Встаю.
Она села на постели, потрясла немного головой, потом встала, прошлепала босыми ногами к окну. На улице и впрямь было солнце – неожиданно яркое, горячо проникающее сквозь основательно поредевшие листьями тополиные ветки, хотя наверняка и обманчивое в этой видимой глазу горячности. Точно, воздух из открытой форточки плеснул в лицо холодком, знобко прошелся по плечам, по груди, и Диля поежилась, обхватив себя худыми руками.
– Мам, ну пойдем уже… – тихо простонал за спиной Алишер. – Сколько живем, а города не видели…
– Пойдем, пойдем! Сейчас, я только умоюсь. Завари чай, пожалуйста.
– Давно уже заварил! И позавтракал, и Шурика накормил.
– Молодец. Я сейчас мигом соберусь…
Для начала они решили обследовать самый центр города, что расположился вдоль закованного в гранит берега реки. Шли мимо витых чугунных ограждений, мимо тяжелых и надменных в своей серой помпезности сооружений, мимо блеклых, слегка отдающих желтизной газонов, оглядывались по сторонам, не давая друг другу никаких комментариев. Диля скосила глаза, глянула осторожно в Алишерово личико, пытаясь угадать впечатления, но ничего, кроме обычного любопытства, на нем не увидела. Впрочем, она и собственных впечатлений не смогла бы точно определить, хорошие они были или плохие. Там, в Душанбе, в той еще жизни, мамин город представлялся по ее рассказам совсем другим, не похожим на эту серую грозную громадину. Представлялся ласковым, немного сентиментальным и уютным, как старый диван с круглыми ва ликами из довоенной кинокартины. И центр города на маминых черно-белых фотографиях тоже выглядел другим. Не было там ни белого гранита, ни фонтанов, бьющих из середины реки, ни стеклянных сине-голубых вы соток, выстроившихся на втором плане и будто охраняющих лакированную помпезную старину.
26 
