26 
– Почему же я такая идиотка?! – спросила я дочь, глядя в ее лучистые глазки. И вдруг необъяснимо-странное чувство охватило меня. Соня смотрела на меня в упор, улыбалась, а глаза ее были точь-в-точь как мои, такие же круглые, такие же светло-голубые, только с ресницами чуть длиннее. Наверняка я точно такими же глазами смотрела двадцать пять лет назад на собственную маму. Только глаза тогда у меня были счастливые.
– Мама, домой? – спросила обеспокоенная Соня. Дома она сидеть не любила, что и понятно, ибо там и сидеть-то особенно было негде. Наш дом – нагромождение мебели и людей – только и ждал сноса. Но с этим мы пролетали. Оставались с носом. Пока еще Москве наш район не был интересен настолько, чтобы дом снести. Говорили, что, может, и никогда этого не случится. Вот если бы на каком-нибудь «Соколе»!
– Давай зайдем в магазин, – предложила я.
Соня кивнула и с готовностью влезла в коляску. В магазине ей всегда покупали конфету, которую она долго выбирала из большой кучи в пластиковой банке. В магазине ее все знали. Магазин Соня очень одобряла. Мы покатили к нему мимо маленьких лавочек, мимо витрин ателье, металлоремонта, всякой мути, и из каждой витрины на меня смотрела усталая толстая женщина неопределенного возраста с потускневшими Сониными глазами.
– Неужели и ей этого не избежать? – испугалась вдруг я. – Такая скучная и тоскливая жизнь. Ведь есть же на свете другая судьба? Почему она достается кому-то? И почему не мне?
– Сонечка, ты опять к нам? – расползлась в улыбке продавщица. – Конфетку будешь?
– Кахетку – да, – радостно захлопала в ладоши дочь.
Я достала кошелек, оплатила батон хлеба, пачку сметаны и Сонькину радость. От мысли, что теперь, как ни крути, надо идти домой обедать, потому что настало время и нельзя же, в конце концов, торчать на улице вообще весь день. Ну и что, что выходной и все дома? Я любила своих папу и маму, я терпела Нину, и я очень устала от ее сына и мужа, но в целом я понимала, что дело вообще не в них. Не в том, что дом наш переполнен, не в котах, которых я не люблю. Не в лишнем весе. Я просто не хочу так дальше жить. Мне не нравится жить моей жизнью, мне не нравится быть мной. Я была бы очень рада стать кем-то другим, может быть, даже Юриком. Хотя это уж слишком и для меня. Быть женатым на моей сестрице – это карма еще потяжелей моей. Но я хотела бы быть… наверное, мужчиной. Быть большим и сильным, иметь деньги и власть. Принимать решения, стоять твердо на своих ногах. Я бы хотела чего-то большего, чем жить на папины деньги и в двадцать пять, почти в двадцать шесть лет все еще слушаться маму, во сколько приходить домой, как воспитывать дочь, с чем делать пирожки. Мне не нравилась моя жизнь, но что с этим делать? Хороший вопрос. Особенно если учесть, что ни разу в жизни я не принимала никаких решений, не считая разве что развода. Но тоже с трудом можно сказать, что это сделала я. Денис (мне и сейчас еще больно даже в мыслях произносить его имя) с самого начала принял это решение. Так или иначе он не собирался уже со мной жить. А мне потребовалось время, чтобы это понять. Никаких решений, ничего своего.
С этими веселыми мыслями я пришла домой, раздела Соньку, накормила ее, выполнила весь необходимый ритуал, убрала посуду, вымыла ее и расставила по местам. И, закрыв шкафчик, поняла, что если я сейчас, немедленно, что-то не изменю, если не в жизни, то хотя бы в самой себе, то можно дальше просто идти и прыгать из окна. Впрочем, из нашего окна прыгать бессмысленно, мы живем на втором этаже. Упадешь на кусты, к Нинкиной потехе. Да и, положа руку на сердце, прыгать я никуда и ни при каком раскладе не хотела.
– Может, сделать операцию по перемене пола? – вслух подумала я, вызвав этим общественный резонанс. И мама, и папа, сидящие тут же на кухне, встрепенулись, вынырнули из сериала и из-под газеты, вытаращились на меня.
– Ты о чем? С ума сошла? – первой отреагировала мама.
– Да нет, это я так. Слушай, мам, а если я захочу пойти на работу, ты меня отпустишь? Будешь с Соней сидеть?
– Работать? – удивился папа. – Зачем? Тебе чего-то не хватает?
– Вот именно, – кивнула я. – Мне чего-то не хватает.
– Чего же? – нахмурился он. – Денег вроде бы довольно.
– Не денег, – помотала головой я. – Мне, папа, жизни не хватает. Моей собственной жизни.
– Дочь, если ты засиделась дома, – вдруг проявил понимание он, – я поговорю с Георгием Павловичем, может быть, он снова тебя возьмет.
– Только не это! – даже вскочила на месте я, представив себе на секунду, как я возвращаюсь в свою клинику, уже ненавистную мне, снова принимаю звонки, делаю кофе и печатаю двумя пальцами. Снова пылюсь в этой приемной, без дела и без удовольствия. Жду у моря погоды. Нет, так в моей жизни ничего и никогда не поменяется.
26 
