очень нудно 
42 
— Элеонора Павловна, я с превеликим удовольствием помогу вашему внуку, я вам обещаю! – что–то прочувствовав в ее просьбе, серьезно и торжественно произнесла Люся. – Тем более, что мне этот процесс и самой ужасно нравится! Хотя это еще посмотреть надо, кто из нас кому больше помогает…
— Спасибо, Люсенька, спасибо! Ты умница. Я знала, что ты меня поймешь… А сейчас пойдем в комнату, я тебе наши семейные альбомы покажу. И прилягу, пожалуй. Устала сидеть…
Тетя Нора тяжело начала подниматься со стула, опираясь одной рукой о край стола, другой привычным уже движением нащупывая свои костыли. Пристраивая их под руками, поймала на себе испуганно–сочувствующий Люсин взгляд и, снисходительно улыбнувшись, тихо и насмешливо произнесла:
— Вот так и живу, Люсенька. Ноги нет, зато ума палата…
Зайдя в комнату, она тяжело опустилась на твердую кровать, пристроила повыше большую подушку, приглашающим жестом показав Люсе на стоящее вплотную к кровати небольшое удобное креслице:
— Садись сюда, девочка… Ты извини, спина стала уставать. Иногда приходится валяться среди бела дня, что ж поделаешь.
Под тихие комментарии лежащей на боку тети Норы Люся медленно пролистывала страницы больших семейных альбомов в выцветших бархатных переплетах, мысли в ее голове текли лениво и ровно, как светлый ручеек течет по гладкому, без единого твердого камешка руслу. Она долго и с пристрастием разглядывала фотографии Татьяны Львовны, подсознательно–ревниво пытаясь обнаружить какой–нибудь в ней женский изъян. Потом призналась себе – нет в этой Шурочкиной врагине–разлучнице никаких таких изъянов…
Обыкновенная красивая женщина, видная и статная, вот и все. Хотя и в возрасте уже, но морщинок своих скрывать не желает, да и косметикой, видно, не пользуется. И потому чувствуется в ней горделивое какое–то, свое, собственное достоинство, и лицо такое открытое, породистое, и глаза умные, со смешинкой… Видно, с характером дама, в себе уверенная. А взгляд какой! Орлица! Вот же свезл Гришковцу…
На одной из фотографий она увидела и отца – на даче какой–то, с веером готовых шашлыков на шампурах. Он счастливо улыбался в объектив, свободной рукой обнимая Татьяну Львовну, глаза его сияли похмельным немножко удовольствием. И даже, может, самодовольством каким–то – посмотрите, мол, какая со мной раскрасавица–женщина…Совсем другой человек, незнакомый будто. Взяв в руки фотографию маленького Ильи, она, удивленно нахмурившись, вдруг подумала, что где–то уже видела ее раньше… Где же? Нет, не вспомнить… И вдруг тут же и озарило: так у себя дома и видела, свою собственную – она там такая же смешная. Как забавно…Видимо, все дети в младенчестве на одно лицо…
— А знаете, Люсенька, вы ведь с Ильей очень похожи! – донесся до нее будто издалека голос тети Норы. — У вас глаза одинаковые – шоколадные, с горчинкой–грустинкой, и даже разрез тот же, и взгляд удивленно–доверчивый – тот же…
— А что? Ваш внук — красивый мальчик, я даже очень согласна быть на него похожей, и не возражаю совсем, — смеясь, согласилась с ней Люся.
— А ты знаешь, это хорошая примета, когда парень и девушка друг на друга похожи. Это значит — прекрасная будет пара, и все у них получится.
— Ой, Элеонора Павловна, вы меня окончательно смутили! – махнула рукой Люся. – Я вообще ни о чем таком и не думаю…
— Ну и зря, что не думаешь. А ты думай. Разница в возрасте, разница в возрасте… Никогда ни на кого не оглядывайся! А тем более – на общественное мнение. Люди друг с другом живут, а не с общественным мнением. Ты мне очень понравилась, Люсенька. Хорошая девочка, умненькая и рассудительная, себе на уме. Я люблю таких. Не зря моего внука к тебе притянуло, не зря…
— Спасибо вам, Элеонора Павловна. За вкусный обед, за науку, за добрые слова. Мне уже пора, наверное.
— Ну что ж, пора так пора. Мы ведь не прощаемся? Еще пофилософствуем с тобой долгими зимними вечерами?
— И летними тоже, – засмеялась Люся, вставая с кресла, – и с большим моим удовольствием. С вами так хорошо, если б вы знали…До свидания. Отдыхайте, утомила я вас…
— Я тебя до дома провожу, можно? – спросил Илья, подавая ей куртку.
— Зачем до дома–то? Светло же еще, – нарочито удивилась Люся.
— Ну и что? С Фрамом погуляем…
Свежий мартовский ветер с радостью бросился им в лица, обдавая неповторимым весенним запахом, который словно берег для них и того только и ждал, когда они вот–вот появятся из подъезда старого сталинского дома с серыми колоннами и пойдут молча по затвердевшей к вечеру слякоти, впервые держась за руки, будто бы поддерживая друг друга, а на самом деле просто потому, что им давно уже хочется идти и просто держать друг друга за руки… И, сидя в маршрутке, тоже не хочется отпускать из ладони ладонь, и говорить ничего не хочется , и домой идти не хочется… А зачем? Лучше они так и будут стоять тут, в Люсином подъезде, около теплой батареи, обнявшись и уткнувшись друг в друга носами, и молчать, чтоб не спугнуть, не дай бог, то бесконечно нежное и большое, которое сидело в них обоих до поры до времени, не подавая признаков жизни, и вдруг вышло наружу во всей красе, почуяв запах весны и глубоко наплевав на разницу в возрасте. Подумаешь, велика и разница–то…
42 
