71 
Она замолчала, холодно и задумчиво рассматривая Люсю, надолго останавливаясь взглядом на ее заплаканном опухшем лице, волосах, фигуре, словно прицениваясь к ее достоинствам и отмечая недостатки, и, наконец, вынеся какой–то свой окончательный вердикт по результатам этого осмотра, медленно произнесла:
— Понимаешь, Люсенька, мне ведь все говорят, что я очень молодо выгляжу, я это не сама придумала… И никто, никто мне больше тридцати пяти не дает! А вот глядя на тебя, этого уже и не скажешь. Тем более, что ты так ужасно выглядишь…Ну вот как я тебя завтра представлю моему шефу? Ты же откровенно тянешь на свой двадцатипятилетний возраст , и даже старше! Не могла же я тебя в десять лет родить, в самом деле?! Вот говорю тебе, говорю, что ухаживать за собой надо… Почему ты никогда меня не слушаешь? Вот тебе, пожалуйста, и результат…
— Да ничего страшного, мам! – грустно улыбнулась ей Люся. – Ты меня вообще никак не представляй. Хочешь, я отсижусь мышкой в своей комнате?
— Как это — мышкой? А если он у нас останется? И даже наверняка, что останется… — Шурочка опять стыдливо улыбнулась, засмущавшись. – И тогда сразу все и выяснится…
— Что – все?
— Ну, что мне давно уже не тридцать пять! Представляешь, как мне будет неловко?
— Так… А чего ты от меня хочешь, мам? Чтобы я исчезла, растворилась, умерла?
— Ой, Люся, ну какая ты… Сразу такие крайности! Никак меня понять не хочешь!
— Так скажи толком, ходишь вокруг да около…
— Ну, может, ты поживешь у какой–нибудь своей подружки недельки две? А мы здесь попривыкнем друг к другу… Потом я ему во всем признаюсь, и все будет хорошо, и ты вернешься…
— Да у какой такой подружки я поживу, мам? У меня нет подружек…
— А у Ильи? У него есть, наверное, своя комната? И родители у него, по–моему, порядочные люди. Он что–то говорил о них, я забыла…
— Мам! Ну почему я должна идти куда–то? У меня вообще–то свой дом есть. Никуда я отсюда не пойду! – с трудом уже сдерживая раздражение, отбивалась Люся.
— Нет, ты меня никак не хочешь понять! – всплеснула ручками и вмиг скорчила скорбное лицо Шурочка. – Ты просто не хочешь, чтобы я была счастлива. Ты такая же жестокая, как и твой отец!
— Мама, перестань, пожалуйста! Прошу тебя! – закричала на нее Люся, отчего Шурочка вздрогнула и красиво расплакалась, зажав ручкой рот и глядя на нее большими глазами раненой лани, из которых часто падали и быстро катились по щекам одна за другой крупные, будто на заказ у хорошего мастера сделанные прозрачные горошины искрящихся слезинок.
«Как в кино…» — подумала Люся, глядя на застывшую в горестной позе Шурочку. «Графиня Александра убита вероломством и жестокостью собственной дочери…»
Шурочка, между делом прихватив с собой баночку с готовой уже питательной и жутко полезной для кожи смесью, скрылась в ванной. Наливая себе горячего чаю и быстро делая бутерброды, Люся слушала доносившиеся оттуда в меру приглушенные, но довольно–таки убедительные и красноречиво–горестные ее рыдания. «Когда ж это все кончится–то, боже мой…» — с тоской подумала она, закрывая за собой дверь в свою комнату. – «Ну и устроил мне отец веселую жизнь своим уходом, ничего не скажешь! Вот куда я уйду? Она ж теперь пока не изведет меня своими слезами, ни за что не отступится…»
В дверь комнаты деликатно ткнулся угрюмый Фрам. Вошел, посмотрел вопросительно и распластался рядом на полу, умильно глядя на толстый розовый кусок колбасы на Люсином бутерброде.
— На, ешь, ненасытная утроба… — кинула она колбасу Фраму. — Я и черным хлебушком сыта буду… Лишь бы вы меня в покое оставили! Знаешь, как я сегодня устала? Еще и проревела весь день, остановиться никак не могла… — продолжала она тихо беседовать с собакой. – А теперь вот надо еще и с тобой гулять… Давай сегодня все по–быстрому сделаем, ладно?
В кармане пиджака вдруг призывно и весело задребезжал мобильник, отвлекая сразу от грустных мыслей.
— Да, Илья… Да, я дома… Что? Ну давай, мы с Фрамом еще не гуляли… Подъезжаешь уже? Да, сейчас выходим! А почему у тебя голос такой? Да ладно, я же слышу… Что взять? Поесть? Да что случилось–то? Ладно, я бутерброды возьму и кофе в термосе сделаю…
Нажав на кнопку отбоя, она долго еще смотрела на молчащий мобильник, нахмурив брови, потом быстро встала и вышла из комнаты. Шурочкины рыдания возобновились с удвоенной силой и интенсивно продолжались все время, пока Люся спешно резала бутерброды и заваривала в термосе крепкий кофе.
71 
