124 
Но маги… какая циничность, какое безразличие… Они открыто говорили о том, что будет. Они ничего не утаивали. Не врали. Они обещали Митрику судьбу следопыта, и он ее получил, они обещали позаботиться о… Винни снова передернуло.
А Митрик сидел в каталажке и ждал, что его из тюремной камеры отправят не на тот свет, а в поход за барьер во славу Витано. И ведь Винни даже укорить его не мог в безрассудстве и наивности. Потому что сам еще несколько дней назад, имея массу аргументов против Совета, верил ему, как родному отцу. А когда к аргументам добавились факты, с которыми не имело смысла спорить, он поверил наконец в нечистоплотность Совета. И тут же, со щенячьей верой в справедливость побежал жаловаться Гильдии. Гильдии, которая породила и выпестовала этот Совет.
Откуда в них эта наивность? Куда исчезает понимание очевидного? Почему рушится о непробиваемый, хоть и корявый, некрасивый утес веры? Может быть, от того, что вера в это мироустройство и его справедливость закладывалась годами. Закладывалась активной пропагандой. Вливалась в уши сладкой патокой со всех сторон. Объяснялась, объяснялась, объяснялась.
Если ребенку с детства говорить, что вино в бутылке черное, он поверит в это. И потом, посмотрев на красную каплю на столе, зная, что вино черное, он сам придумает объяснение. Глупое, наивное. Скажет, что капля разбавлена. Или что это отсвет. Или выведет целую теорию про игру света, колебание волны, особенности глаза и оптический обман зрения.
Им с детства рассказывали, что Совет и Гильдия заботятся о них, защищают от Пустоши. И они видели Пустошь. И видели город. И понимали, что в городе хорошо, а в Пустоши грязное болото и упыри. А Витано — последний оплот человечества.
Им с детства рассказывали про доблестных следопытов, уходивших покорять Пустошь. И они видели, как самых лучших, самых достойных выбирают и отправляют с почестями на исследования чужой земли. Мальчишки мечтали стать следопытами. Откуда было им знать, что избранных с почестями отправляют на бойню, как коров. А потом фасуют в бочки и продают. Да и расскажи им кто такую сказку, никто же не поверил бы. Ни за что не поверил. Потому что так просто не может быть, хвала Совету и Гильдии.
Винни задавал и задавал вопросы сокамернику. А тот хихикал и отвечал, словно рассказывал свежие анекдоты. И от этих «анекдотов» становилось жутко.
— И что же, он так до самого конца верил им? — тихо спросил Винни.
— Твой друг умер счастливым, — хихикнул Гуль. — Когда его забирали, он был все так же уверен, что его ждут невероятные приключения.
Лохматый оборванец снова засмеялся. Этот смех уже порядком раздражал.
— А тебя почему не забрали? — сердито спросил Винни.
Сумасшедший оборвал смех, поднялся на ноги и воровато огляделся.
— Гуля не убили. Гуля не убьют, — забормотал он. — Гуль знает ход.
Он отступил в темный конец камеры. Снова скрежетнуло что-то, словно повернули старую тяжелую карусель, стоявшую без движения много лет. И в камере стало тихо.
— Гуль, — позвал Винни.
Ответа не было. Напугался он, что ли?
Юноша встал с тюфяка и пошел вглубь камеры. В углу воняла дырка в полу. И больше в темноте никого не было.
— Гуль? — позвал он снова.
Ни единого звука. А сумасшедший-то, оказывается, не такой дурак, каким кажется. И Винни принялся изучать стену в поисках потайного рычага.
26
Давно замечено, что в отсутствие хозяина работа ладится совсем в другом ритме. Возницы толкали бочки до утра. Неторопливо, обстоятельно. Особо не напрягаясь и делая частые паузы — переброситься словечком-другим. А куда спешить? Хозяин ведь уехал, ждет в другом месте. Кто как работает, не проверит. Ну а там, по пути наверстают упущенное. А даже если и не нагонят время, так и чего? Хозяину не все равно, сколько ждать? Полдня меньше, полдня больше.
Банда, которую вел Петро, тоже не торопилась. Добравшись до болота и окружив место, где стоял караван, упыри расселись по кустам и принялись ждать. Суетился только Петро, вызывая всеобщие усмешки. За время похода он перестал быть для банды чужим, но своим так и не стал. Упыри к нему относились как к шуту, который временно сопровождает их в путешествии и веселит Старика. Впрочем, Старик был единственным, кто относился к Петро более чем серьезно.
Значит, уважает, решил упырь, и перестал обращать внимание на насмешки подчиненного Старику сброда.
124 
