26 
Я пожал ее мокро-ледяную ладонь и попросил садиться — надо уточнить данные.
— А вы прямо из паспорта перепишите! — посоветовала фрау Грюн.
— Как, есть паспорт? — удивился я, привыкший, что тут ни у кого нет документов.
— Она по путевке приехала, никакого криминала, все официально… — тут же вмешалась подруга.
«Это-то и плохо», — хотел сказать я (если есть паспорт, то отправка на родину или в третью страну, через которую прибыл беженец, почти обеспечена, если, конечно, ты не Беназир Бхутто или Сальваторе Альенде), но промолчал: какое мое дело, коменданта лагеря такие детали интересовать не должны.
— В графе «язык» тут указан только русский. А украинский?
— В этом-то и все дело, — затараторила подруга, нагло усаживаясь боком на край стола, — семья Оксанки всю жизнь во Владивостоке жила, отец моряком был, а мать — русская, Оксанка тоже в русскую школу ходила и украинской мовы не знает, поэтому теперь ей на Украине жить никак невозможно.
— А где сейчас родители?
— Умерли, — ответила курильщицким голосом Оксана и вновь застыла.
От волнения она временами впадала в столбняк. Зато подруга рта не закрывала, переходя поминутно с немецкого на русский и обратно: успела сообщить, что она сама уже 10 лет в Германии, приехала по немецкой линии из Владивостока, куда в свое время сослали ее прабабушку; у нее есть две машины, один дом, двое детей и одна собака и что Оксану она знает с детства и хочет ей помочь:
— Как вы думаете, получится?
— Откуда мне знать? — пожал я плечами. — Зависит от разного. И в датах пусть не путается — немцы этого очень не любят.
— Какие там даты-то, господи?.. Родился, учился — и все. Ни мужа, ни детей, и очень хорошо — проблем меньше.
— Всякое могут спрашивать, — уклончиво ответил я и еще раз сравнил фото паспорта с оригиналом.
— Жизнь потрепала, — заметив мой взгляд, усмехнулась Оксана, выходя из спячки.
— Никто не молодеет. С кем мы сегодня работаем? — спросил я у фрау Грюн, закончив заполнять анкету.
— С господином Тилле. Так, все?.. Давайте на отпечатки.
— Что это?.. Зачем?.. Что я, преступница?.. — узнав, в чем дело, слабо засопротивлялась Оксана, но подруга ей объяснила, что такое правило, раз немцы говорят — надо делать.
Она безропотно протянула фрау Грюн свои ухоженные пальцы и стояла во время всей процедуры, отвернувшись в сторону, как во время укола. Подруга ради солидарности стояла возле нее, а я подумал, не потащится ли эта болтунья-болельщица с нами к Тилле. Но фрау Грюн, окончив дело, попросила вымыть руки и твердо запретила подруге идти с нами, потому что такие интервью — дело личное, и если есть желание, можно привести адвоката, но не третьих лиц.
— Нет, нет, зачем, — услышав слово «адвокат», по-советски испугалась подруга, пожелала Оксане ни пуха ни пера и удалилась в комнату ожидания, а мы пошли на второй этаж.
Тилле сидит за столом, заваленным папками и документами; поверх всего лежит открытый на Северном Кавказе атлас. Как всегда, Тилле в свитере и джинсах. Увидев нас, он очень удивился:
— Как, ко мне?.. Разве эту неделю я не с черной Африкой работаю?..
— Разве мы на нее похожи? — шутливо ответил я. — Оба белые и красивые.
Оксана молча стояла у стола. Тилле коротко посмотрел на нее и, что-то уточнив по телефону, жестом попросил садиться:
— Придется заменить Шнайдера, нету его, уехал куда-то на совещание. Не сидится старикашке!.. Кто у нас сегодня?..
— Не дезертир, во всяком случае, — подал я ему дело.
Он вынул паспорт и цепко осмотрел его со всех сторон:
— Даже и документ есть. Отлично! И виза еще на три месяца. Надо будет уложиться в срок. — Потом удовлетворенно положил открытый паспорт перед собой и, пододвигая диктофон и разбирая шнуры, спросил, искоса поглядывая на Оксану (которая в параличе смотрела куда-то в угол, закусив губу и сжав перед собой руки): — Что привело милую даму к нам?
— Нужда, — выдавила она, неуклюже поворачиваясь на стуле, а я отметил, что изящества, главного в женщине, в ней маловато («Над коровами смеются, тигриц боятся»).
Житие Оксаны было нехитрым и коротким: дом, школа на Дальнем Востоке, потом отец потерял работу и надо было возвращаться в Харьков.
— Родители живы? — спросил Тилле.
— Умерли, — ответил я за нее, помня о разговоре внизу.
— Когда, где, как?
Я перевел вопрос. Оксана вдруг замялась:
26 
