Лёгкий, ненавязчивый романчик 
57 
– Но зачем, если передумали с ним встречаться?
– Да просто решила пойти в парикмахерскую.
– Где вы договорились с ним встретиться?
– В сквере, напротив парикмахерской. Бульвар на Астраханской знаете? Вот там… Я захожу в парикмахерскую, сажусь в кресло и думаю только о том, как бы он меня не узнал, когда я выйду, и не увязался за мной… Меня постригли, я хотела уже уйти, как оказалось, что у меня пропал парик. Вот этот дурацкий парик! – Абрамова схватила со стола ворох черных волос – искусственный скальп, Юлину находку и важнейшую улику – и в сердцах швырнула на пол. – Вы не поверите, но гардеробщица оказалась такой душевной женщиной, что отдала мне за полтинник свой парик. Белый! Шикарный! Даже я себя в зеркале не узнала, не то что какой-то там Толя…
– Вы с ним больше не встречались?
– Нет, слава богу. Но теперь-то я понимаю, для чего он меня поджидал на бульваре… Тоже, наверное, хотел придушить. Как свидетельницу. Ведь это я назвала ему всех Ирочкиных подруг, дала ему телефоны и адреса… Надо бы мне теперь той гардеробщице шоколадку купить, ведь она меня этим париком от смерти спасла, выходит…
Получалось, Толя зашел в парикмахерскую и украл парик у Абрамовой. Зачем? И почему именно там? Потому, что он пришел на Астраханскую, чтобы встретиться с Верой Ивановной. А поскольку ему было все равно, где раздобывать парики, то почему бы не…
«Стоп. Он вовсе не собирался красть парик в парикмахерской. Вероятно, он ждал Абрамову на улице, затем решил зайти и посмотреть, там ли она. Ведь та пришла туда в черном парике, поэтому он мог ее и не узнать. Подумал, что просмотрел. Вошел, огляделся и наверняка ее не увидел, иначе Веры Ивановны уже не было бы в живых, ведь он назначил ей встречу исключительно для того, чтобы убрать ее как свидетельницу… Так вот, вошел, Абрамова сидела перед зеркалом, и ей делали стрижку. Он мог ее не узнать, вернулся в коридор или холл, где на стуле лежали сумка и парик, и, увидев этот парик, взял его просто по случаю… Взял, вышел снова на улицу и еще какое-то время ждал. Когда же Абрамова вышла из парикмахерской в белом парике гардеробщицы, Толи на улице либо уже не было, поскольку все сроки вышли, либо, увидев выходящую из парикмахерской пышную блондинку, он просто не обратил на нее внимания. И это на самом деле спасло ей жизнь».
Проведя рукой по горячему лбу, Юля вдруг поняла, что смертельно устала. Была глубокая ночь. Мозг просил отдыха, сна. Она, тысячу раз пытавшаяся представить себя на месте убийцы, оказалась бессильной понять логику, мотивы его чудовищных поступков. Силы иссякли.
Взглянув в глаза Абрамовой, она увидела в них страх.
– Сколько заплатил вам Бобрищев, чтобы вы молчали о том, что в день смерти Ирины он был здесь?
Вера Ивановна закрыла лицо руками.
– Тысячу рублей, – выдавила она из себя. – Но убил не он, ведь когда он от нее уходил, она была жива и здорова и даже зашла ко мне покурить…
– Тысяча рублей… Не густо…
– Для вас, может, и не густо, а для меня это – деньги! – с пафосом выдала она.
«На суде, если она скажет об этом, Бобрищев будет оправдан», – подумала Юля.
– Скажите, Вера Ивановна, а больше вы из квартиры Иры ничего не брали?
– Клянусь, ничего…
– А ножницы? Хорошие, дорогие ножницы, которые стоят не меньше тех денег, что заплатил вам Бобрищев…
Абрамова встала, шумно прошлась по комнате, выдвинула ящик письменного стола, достала что-то блестящее («Господи, ножницы! – не поверила своим глазам Юля, пустившая в ход обыкновенный блеф. – Сработало!») и грохнула этим об стол: мол, нате вам, подавитесь!
Юля молча упаковала эти поистине драгоценные ножницы в пакет и, не сказав больше ни слова, вышла из квартиры.
«Коршикову – конец», – пронеслось у нее в голове, когда она усаживалась в машину.
Свет, льющийся из окон агентства, казался единственным источником тепла и жизни в холодной осенней ночи.
Наташа Зима встретила Юлю улыбкой. Аромат кофе, хлынувший из оранжевого аквариума приемной, едва она перешагнула порог, вызвал угрызения совести: бедная Ната, ей пришлось глушить всю ночь кофе, вместо того чтобы спать себе спокойно в теплой постельке!
– Он звонил… – лицо Зимы светилось.
– Кто, Брич?
– Ну да, а кто же еще? Я хотела продиктовать ему твой телефон, но он оборвал меня, сказал, что все знает, и повесил трубку.
– А что мне еще оставалось делать, если тебя здесь нет? – вдруг послышался сочный булькающий голос, и в приемную ввалился грязный мужичок с растрепанной бородой и жирными, торчащими в разные стороны кудрявыми волосами. Его хитрые глазки забегали по сторонам в поисках возможной опасности. Все знали, как осторожен Брич – благодаря этому он, как говорили, еще оставался жив.
57 
