читайте - не пожалеете 
89 
– Нет, хотя могли бы… Дело в том, что Зоя была очень голодна… Она знала, что я приеду к ней, и попросила меня заехать в ресторан, чтобы я привез ей что-нибудь поесть. Она часто просила меня об этом, потому что забывалась за работой и могла целый день просидеть без маковой росинки во рту. Я заехал в ресторан «Москва», можете спросить, меня там все знают, взял курицу, какие-то фрукты, вино…
– Курицу с гарниром?
– Да, с рисом… Но разве это так важно?
«Еще одна улика против него… Ну не может же он быть таким дураком, чтобы подставлять собственную голову?!»
– Вы вместе ужинали? Или обедали? В котором часу это было?
– Часа в четыре, точно не помню… Или раньше. Да, мы пообедали, она попросила меня выбросить мусор, потому что там, в мусорном ведре, лежала дохлая мышь, которую я вынул из мышеловки… У них в доме полно мышей, они сваливаются на голову прямо из вентиляционных отдушин…
«Вот почему в мусорном ведре не было куриных костей…»
– А что было потом?
– Мы немного поспали. Она поплакала у меня на плече, сказала, что я скотина, а потом прогнала меня. Она сильно переживала, что Михаил, как она называла своего цирюльника, остыл к ней. Она – можешь себе представить? – просила меня даже, чтобы я поговорил с ним! Невероятная женщина…
– А что было потом?
– Ничего, я ушел…
– Но перед этим ты задушил ее…
Он ничего не ответил. Юля мотнула головой, как бы сбрасывая с себя оцепенение, провела ладонью по лбу и тяжело вздохнула. Кажется, она чуть было не совершила очередную ошибку.
Конечно, это не Бобрищев убил Зою и ее подругу. Будь он убийцей, он нашел бы сто свидетелей, готовых подтвердить, что в момент убийства его даже не было в городе… Уж кто-кто, а этот человек в состоянии найти способы отвлечь от себя подозрение.
Она взглянула на часы. Корнилов ждал ее звонка, и она, извинившись, вышла в туалет, откуда и позвонила ему домой.
– Отбой, Виктор Львович, – сказала она чуть слышно. – Это не он. Я вам потом все объясню… Что там с Коршиковым?
– Молчит, как рыба. Говорит, что ножницы и расческу у него украли. Что он не знает никакой Званцевой и никого не убивал.
– Но признается хотя бы в том, что должен был зайти вечером к Пресецкой, чтобы постричь ее?
– Говорю же, молчит. Грамотный, сказал, что будет давать показания только в присутствии своего адвоката. А его адвокат сейчас с аппендицитом в больнице, представляешь? Ты мне лучше скажи: Крымову звонила?
– Звонила, он обещал навести справки. Я ему перезвоню.
– Так звони!
– Хорошо… Все, не могу больше говорить… Все потом…
Она вернулась в комнату, в мягкий черно-оранжевый пляшущий каминный сумрак, где у окна стоял, ссутулившись, Бобрищев и курил. Он был каким-то домашним, тихим и подавленным настолько, что ей стало его даже жаль. Это был уже не тот человек, которому она испортила весь вечер самым настоящим допросом. Казалось, только сейчас беда накрыла его с головой.
Когда она подошла к нему, он даже не повернул головы, словно все его внимание было поглощено падающими хлопьями снега.
– Может, это уже зима? – спросила она, думая о том, как, должно быть, красиво выглядит засыпанный снегом Париж.
– Нет, это осень такая ненормальная… Ну, что ты еще хотела у меня спросить?
И снова она не упустила своего:
– У меня из головы не выходит наш с тобой разговор об Ирине Званцевой… Помнишь, мы как-то в самом начале расследования говорили с тобой по телефону, и ты обратил мое внимание на то, что у Зои были чудесные, густые волосы… Ты еще сказал про них: «Просто сказка!»
– Но у нее действительно были роскошные волосы…
– Да, я знаю, но еще ты говорил, что Зоины волосы являлись для Иры предметом зависти, и та советовала Зое сделать стрижку, сменить имидж… И тут вдруг ты добавил: а что, если к этому убийству приложила руку сама Ира? Я это отлично помню. Но я тогда тебя еще не знала, хотя все равно была удивлена таким предположением, ведь ты встречался с обеими… Но теперь мне твои слова кажутся еще более странными… Неужели ты на самом деле так думал? Ты еще сказал тогда, мол, Ира тебя любила, поэтому не удушила, а подружку свою, Зою, взяла да и удушила от ревности…
– Да мало ли что я думал тогда… Всякое в голову лезло. Вас, баб… я хотел сказать, женщин, не поймешь…
– Тогда тем более непонятно, почему вы все молчали о парикмахере…
Круг замкнулся, но ничего нового для себя она не выяснила, а лишь еще больше растравила рану: уж слишком много получалось подозреваемых. Что касается Бобрищева, то он, похоже, на самом деле боялся своих женщин. И, как показала жизнь, правильно делал.
89 
