67 
Одна из картинок вдруг ярко всплыла в памяти – наверное, уходить не хотела. Вроде ничего особенного в ней не было, совершенно обычная картинка. Сколько же лет ей тогда было? Вроде она тогда в третьем классе училась. Или в четвертом… Подружка ее тогдашняя, Ленка Петрова, ключи от дома потеряла, и она ее привела после уроков домой. И как назло, маму с работы принесло пораньше. Ну, и устроила она Ленке настоящий допрос с пристрастием… А когда выяснила, что Ленка родом из не совсем благополучной семьи, бесцеремонно ее за дверь выставила. Да еще и скомандовала в спину – не смей с моей дочкой дружить, слышишь? А ей, ревущей взахлеб от обиды, строго-настрого приказала: никаких сомнительных подружек в дом не водить! Ленка ей потом такой школьный бойкот организовала, что вспоминать тошно. Полгода никто к ней не подходил, будто ее и не было. Потом начало казаться, что и правда – не было. Все – есть, а ее – нет.
А вот и еще одна картинка за память цепляется, уходить не хочет. Как мама ее на выпускной бал собирала, привычным волюнтаристским способом. То есть пошла и сама ей платье купила. На свой вкус. И цвет. На которые, как известно, товарищей нет. Только маме плевать было на тех товарищей – взяла и купила это дурацкое старомодное платье. Потом чуть не силой на нее напялила и восхищалась – ах, как хорошо сидит, как фигурку подчеркивает! Какие рюшки, какие воланы! И длина правильная – чуть ниже колена. Да тогда такую длину вообще никто не носил! Может, оно и впрямь хорошо на ней сидело, но не носили другие девочки такие платья, что с этим сделаешь? Пришлось ей на выпускном кукожиться в этом дурацком наряде да жаться в углу посмешищем…
На секунду она будто очнулась, сморгнула очередную слезу со щеки, прислушалась к баюкающему перестуку вагонных колес. За окном электрички наплывали сумерки – золотистые на фоне чуть тронутых желтизной перелесков. Красиво. Вздохнув, она снова сделала попытку поймать это необыкновенное состояние – высвобождение давних обид. Ну, ну же… Ну, прогнала мама подружку, что теперь, всю жизнь это помнить, что ли? Ленка-то и впрямь потом по косой дорожке пошла, связалась с пьяной компанией, до десятого класса так и не дотянула. Потом вообще сгинула где-то. А платье… Да если вспомнить, то и платье было не таким уж плохим. Красивым даже. Просто мода тогда другая была. Но маме же не докажешь про моду! Она красоту видела, а не моду. И по большому счету, наверное, права была, потому что неправильно это – во всем на других оглядываться. И вообще… Не в этом вообще дело! Не в платье и не в подружке. Де ло в родительском чувстве собственности, железобетонно непробиваемом. Пробить-то его некому. Правильно Анна Вяткина сказала – этому же не учат. Никто не придет и молоток в родительские руки не положит, чтобы его пробить. Они, родители, на сто процентов уверены, что свое право имеют. Потому что как лучше хотят. Пока с фатальной ненавистью своего же ребенка не столкнутся…
Нет, нет, не надо ей никакой ненависти! Как с ней жить-то? Надо выпихивать из себя эти картинки, пусть они и сопротивляются из последних сил. Это же так просто, оказывается! Взять – и освободиться от них до конца. И сразу дышать можно полной грудью. И радоваться тому обстоятельству, что удалось родиться-таки от своей мамы, а не от какой-нибудь Анны Вяткиной. Можно сказать, крупно повезло.
Нет, как Анна все-таки лихо про родительскую любовь завернула… Каждый, говорит, по-своему из родительского долга выплюхивается, кто как может. Кто холодной головой любит, кто страхами, кто собственной гордыней. Нигде настоящей родительской любви не учат. Что ж, и тут она права. Действительно ведь – не учат. Все матери-отцы считают, что любят правильно, и попробуй разубеди их в обратном! И с интернетскими блогами – тоже Анна права. Там действительно иногда такие ненавистные откровения благополучных деток можно прочесть – волосы дыбом встают. Она и сама как-то собиралась в один из таких блогов свою нелюбовь к маме выплеснуть, да не посмела… А очень хотелось!
В мерный перестук вагонных колес вдруг ворвалось детское хныканье, и она повернула голову от окна. Так и есть, ребеночек у молодой мамаши проснулся, капризничает. Она его и так, и этак поворачивает, а он расхныкался не на шутку. Устал, наверное. И лицо у мамаши сразу образовалось такое растерянное, почти сердитое. Ох, какое сердитое! Ребенок плачет, мамаша сердится… Интересно, а вот эта мамаша от какой печки будет потом плясать? Сердитостью любить будет?
67 
