77 
Затем был пикник, но невеселый, кусок в горло не лез… Потом я проплакала всю ночь, лежа в обнимку с сестрой и не зная, когда мы еще встретимся, а Марина, наверняка кусая подушку от злости, что ее чары не возымели действия на очерствевшего и постаревшего Астрова… Вероятно, тогда уже она начала подумывать о том, как бы ему отомстить… Хотя за что? Видимо, А. что-то обещал ей в самом начале их отношений. Но разве теперь он в этом признается? План… Свой план она вынашивала не один год, пока не решилась предъявить свету доказательства реальной смерти А. Боже, как же я ее боюсь…»
«Сегодня утром, когда я открыла глаза, я увидела голубые занавески. Стоит мне немного приподняться на подушке, как я вижу зеленую лужайку, холмы и несколько белых строений… Это Шварцвальд. Это Германия. Да, А. делает все, чтобы я забыла все то, что произошло тогда в Синеньких, но у меня пока ничего не получается… Я снова рисовала окровавленных кур, безголовых, страшных, сине-красных… И тот порожек, на котором сидит маленькая худенькая женщина с распущенными волосами. Это я. Как тогда. Как там…
Если бы А. не полетел в Лондон со своим новым проектом, вряд ли Мерцалова смогла бы осуществить свой план и убить сразу двоих – Валентину и А. …»
Здесь Вера непроизвольно прикрыла страницу ладонью. Ей стало страшно. Прочитанные ею вот так запросто, легкомысленно, дневниковые записи делали ее чуть ли не свидетельницей готовящихся (или уже свершившихся?) преступлений. А ведь она открыла этот дневник, надеясь прочесть там нечто совершенно другое, что обычно пишут в таких вот блокнотах: скажем, подробности интимной жизни той же фрау Келлер… Она даже подумала, что любая медсестра, окажись в подобной ситуации, поступила бы точно так же, то есть раскрыла дневник… Или нет? Но тут пальцы сами перевернули страницу, а глаза на всякий случай полоснули по сияющему прямоугольнику окна: девушка в белом платье продолжала играть с рыжей толстой таксой…
«Это судьба, что он не приехал», – говорила Марина в полумраке сарая, куда привела меня насильно за руку. На деревянном полу я увидела труп моей дорогой сестры Валентины. С простреленным виском. Под головой темнело пятно запекшейся крови. Марина, убив ее в спальне, спящую, приволокла сюда, чтобы потом (но об этом я еще тогда и подумать не могла!) отделить голову… «Сиди здесь и никуда не уходи. Ты никогда не видела такой игрушки? На, подержи…»
Она сунула мне в правую руку пистолет, от которого еще пахло порохом, припечатав его к моей ладони, к моим влажным от испарины пальцам… Я тогда не сразу поняла, что вместе с пистолетом она сунула мне в сердце нож, нож ответственности и страха, который она будет поворачивать еще долго, причиняя мне боль… Отпечатки моих пальцев на пистолете – вот что ей надо было. «Вот и хорошо, – сказала она, блестя глазами. – Теперь попробуй докажи, что это не ты ее убила… Ты – единственная наследница. Спустя несколько месяцев, если, конечно, нам никто не помешает, начнешь все переоформлять на себя… А уж потом только – на меня. И не удивляйся, если на свете появится на одну Ингу Новак больше… Мне может понадобиться твоя фамилия, чтобы какое-то время пожить спокойно… А пока мы в одной упряжке, тебе никуда от меня не деться…» Лишь позже мне станет известно, что она сделает себе фальшивый паспорт на мое имя, чтобы спокойно жить на Рождественке и пользоваться машинами А. Да и вообще у нее было очень много планов в отношении меня, точнее, моей смерти, я думаю…»
«Меня снова лечили сном. Это и приятно и неприятно одновременно. И тяжело. Потому что и во сне я вновь переживала ужасы той ночи. Я пишу этот дневник на тот случай, если когда-нибудь не выдержу и лопну от переполнявших меня мыслей и чувств. С А. я не могу говорить об этом. Он щадит меня и не понимает, что мне надо попросту выговориться…
Тогда, когда она убила мою сестру, я ждала, что вот сейчас распахнется дверь сарая, и войдет А. Но он не вошел. А меня оставили один на один с трупом. С мертвой Валентиной. А к вечеру Марина привезла на своей машине (последние три раза мы приезжали в Синенькие на машине) еще один труп. «А вот и муженек прибыл», – прохрипела она с лицом белым как бумага, вытаскивая из багажника завернутый в простыню мужской (я заметила мужские лодыжки, волосатые икры ног) труп. И я тогда поняла, что она встретила Астрова по дороге и убила. (Теперь-то я понимаю, что этот труп она могла купить в местном морге, предположим, труп какого-нибудь бомжа или пьяницы.) «Ладно, выйди… Ты и так уже насмотрелась…» – мне было позволено выйти из сарая. У меня не было сил, и я опустилась на порожек, обхватив руками колени. И вдруг услышала звук, от которого не раз вскакивала с постели еще в детстве… Так наша мать рубила кур на пне. Хорошо помню эту картину: светит солнце, по небу плывут облака, а на круглом, залитом кровью пне дергается курица, у которой уже нет головы… Или упадет на землю и побежит, разбрызгивая вокруг красным, жирным…
77 
