15 
– Ну дай Бог, чтобы так и было, Саша... Я ведь совсем не против. Скорее даже наоборот!
– Ой да ты моя девонька-помощница! – услышала Маша голос бабы Нюры за спиной. – Да ты мне все грядки прополола! Спасибо тебе, доча! А то мне уж совсем невмочь самой-то...
Они втроем вернулись во двор, где в тени большой яблони на столе из толстых, почерневших от времени досок стоял огромный старинный самовар.
– Он что, настоящий? – удивилась Маша.
– Ну а какой же еще! И самовар настоящий, доча, и вода ключевая, и чай с травами я заварила...
– У мамы здесь все настоящее, не то что у меня... – грустно усмехнулся Саша, садясь за стол. – Вот попьем чаю, а после я вам, Машенька, свои иконы покажу. Тоже настоящие, старинные... Мне их на реставрацию из всех окрестных деревень несут.
– Скоро девоньки проснутся, как раз и банька протопится! Ох уж я вас напарю! У меня свои секреты есть, выйдете из баньки молодешеньки, здоровешеньки! Пойду вот сейчас травы побольше запарю да меду из погреба достану...
Баба Нюра, тяжело переваливаясь, заковыляла в сторону дома.
– Старенькая совсем стала... – задумчиво проговорил ей вслед Саша. – Вижу, переживает из-за меня. А как ей объяснишь, почему я от жены сбежал? Не поймет. Она-то умеет всех любить одинаково, не требуя к себе любви ответной. Сколько она своим детдомовцам помогала, каждого облизать была готова. Последнее отдаст, если попросят... А вот никто, кроме Лены, и не вспоминает о ней. Хотя чего с детдомовца требовать? Для него эта любовь как дождевая капелька, без самого дождя ничего не значащая...
На крыльцо, потягиваясь, вышла заспанная Ленка. Потрясла головой, отгоняя дурман похмельного сна, медленно пошла по траве к столу с самоваром.
– Саш, налей мне чаю покрепче! Голова раскалывается.
– Ну да, кто ж пьет водку в такую жару! – наливая в чашку пахучую заварку и сочувственно глядя на Ленку, произнес Саша. – Ничего, сейчас в бане из тебя все выйдет!
– Не хочу я в баню! Принеси мне лучше мою сумку из дома, у меня там аспирин есть.
Саша безропотно поднялся со стула, пошел в дом.
– Мышь, ну как он тебе? – торопливо спросила Ленка.
– Ой, Лен, не знаю... Ты же с ним жить собралась, а не я...
– Ну первое-то впечатление какое? – не унималась Ленка.
– Да нормальное впечатление. Мужик как мужик, грядки полоть умеет...
– Какие грядки?
– А пока вы с Инной спали, мы с ним успели весь огород бабе Нюре прополоть!
– Ну ты, Мышь, даешь! – звонко расхохоталась Ленка. – Как всегда, в своем репертуаре... Везде себе занятие сыщешь, прямо семиделка какая-то!
Ленка взяла у возвратившегося Саши свою сумку, достала упаковку с аспирином. Запила таблетку чаем, посидела молча, прислушиваясь к себе.
– Ну как ты? – заботливо спросил ее Саша. – Может, и в самом деле лучше будет в бане попариться?
«Какая-то нарочитая забота, неестественная... – грустно думала Маша, глядя на них. – Нет, все-таки ничего нельзя в жизни устроить искусственно. А тем более семью... Вот так и будет бедный Саша изображать из себя заботливого мужа, а Ленка будет раздражаться, терпеть, злиться, обзывать его Овсянкой...»
А баня у бабы Нюры действительно оказалась необычной. Они втроем разместились на широком полке, и старушка, поддав хорошенько на каменку и ловко орудуя двумя пихтовыми вениками, под дружный их визг от души хлестала их от пяток до шеи, приговаривая:
– Терпите, терпите, девоньки, сейчас еще поддам... У меня пар хороший, с мятой, с душицей, чуете, какой дух идет?
Потом они отдыхали, развалившись на широченной скамье предбанника, обмазанные с головы до ног липовым медом, пили бабы Нюрин терпкий ядреный квас. И снова парились до одурения, с визгом обливали друг друга ключевой водой, балуясь и смеясь, как малые дети. Под конец, снова положив на полок, баба Нюра обложила их с головы до ног толстым слоем запаренной в большом чугунке травы, как живым одеялом, от которого шел такой здоровый дух природной силы и радости, что им казалось, будто и в самом деле они выйдут отсюда юными девчонками, гладкими и красивыми, без первых морщинок и лишних складочек, от которых в сорок лет уже никуда и не денешься...
Домой собрались уже затемно. Долго прощались с всплакнувшей бабой Нюрой, пытаясь отказаться от пакетов с пирогами, которые все же пришлось взять, чтоб не обидеть старушку, не дай Бог... Саша, отведя Ленку в сторону, трогательно целовал ее в щеки, в лоб, гладил по волосам, прижимая ее голову к груди, как будто перед ним была не циничный адвокат Найденова, а хрупкая женщина-цветочек, которую и на шаг от себя отпустить страшно. Ленка стояла, закрыв глаза, улыбалась блаженно. «Кто его знает, может, он и прав... – подумалось Маше. – Может, действительно так честнее. Каждый должен получить от другого то, чего ему не хватает. У Саши огромный запас нежности невостребованной, которую Ленка будет годами есть полной ложкой и никогда ею не насытится, как не может до конца наесться и вкусной домашней едой – все в нее влетает, как в прорву, образовавшуюся за долгие голодные детдомовские и интернатские годы...»
15 
