очень нудно 
43 
В том, что произошло между ними, он не виноват — я готов где угодно это заявить, хоть в суде. Он был хорошим мужем, непременно старался чем-то ее порадовать. На ее день рожденья, например, велел мне нарядиться махараджей — темные очки, алый тюрбан — и прислуживать им за столом в таком наряде. Подавал я ей, конечно, не обычную домашнюю еду, а эту вонючую дорогущую гадость, которая продается в картонных коробках и по которой все богачи с ума сходят, — пиццу!
Когда я в этаком наряде с поклоном подал ей коробку, она смеялась до слез. А я еще, как велел мистер Ашок, сложил руки лодочкой и замер в ожидании под портретом Куддли и Пуддли.
— Ашок, — сказала она, — только послушай. Балрам, как, говоришь, называется то, что мы едим?
Ловушка, точно. Но что я мог поделать? Ответил как умел. Оба захихикали.
— Повтори, Балрам.
Повторяю. Опять смех.
— Не пиССя, — поправляет она. — А пиЦЦа. Скажи правильно.
— Погоди — ты сама произносишь неправильно. Там «т» в серединке. ПиТЦа.
— Не учи меня английскому, Ашок. Какое еще «т»? Посмотри, что написано на коробке.
И они ели эту вонючую дрянь, а я стоял рядом, стараясь дышать ртом, и ждал, когда закончат.
— Как ужасно он ее нарезал. Он вообще ничего не умеет подать. Неужели он правда из касты поваров? Никогда бы не сказала.
— Ты только что уволила повара, — сказал мистер Ашок. — Пожалей хоть шофера, не прогоняй. Он —честный малый.
Когда они закончили, я занялся посудой: отскреб остатки этой гадости с тарелок и помыл. Из кухонного окна видна была главная дорога Гургаона, сверкающая огнями огромных магазинов. В конце улицы только что открыли новый торговый центр, поток машин вливался в его ворота.
— Пицца, — тихонько шепнул я, ладонью обтер раковину и выключил в кухне свет.
Хозяин и хозяйка удалились в спальню. Из-за закрытой двери раздались крики. Я на цыпочках подкрался поближе и прислушался.
Крики становились все громче, сменились визгом. Послышался звучный шлепок. Мужская плоть соприкоснулась с женской.
«Давно бы так, — подумалось мне. — Взялся наконец за ум, о агнец из рода хозяев».
Я закрыл за собой дверь квартиры, съехал на лифте вниз и прошел в свою комнату. Через полчаса, когда я уже засыпал, примчался чей-то слуга.
— Не слышишь ни хрена! — орет. — Звонок надрывается!
Я натянул штаны, тщательно вымыл руки у общей раковины, поднялся в гараж и подогнал машину к выходу из здания. Мистер Ашок и Пинки-мадам уже ждали.
— Отвези нас в город.
— Да, сэр. А куда в город?
— Куда ты хочешь отправиться, Пинки? Ни слова в ответ.
— На Конот-Плейс[32], Балрам.
— Да, сэр.
Всю дорогу муж и жена молчали. На мне по-прежнему был наряд магараджи. Мистер Ашок поглядывал украдкой на Пинки-мадам.
— Ты права, Пинки, — говорит. Голос такой сиплый. — Я тебя не упрекаю. Прости. Не хотелось тебя вмешивать во все это. Повторяю, в Индии одно нехорошо — эта чертова система, именуемая парламентской демократией. Если бы не она, мы бы уже сравнялись с Китаем...
— Ашок. Прошу тебя. У меня голова раскалывается.
— Прости. Сегодня мы повеселимся от души, и тебе сразу станет легче. Ты же любишь это заведение, «Фрайдис».
На Конот-Плейс он велел мне остановиться у ярко-красной неоновой вывески.
— Жди нас здесь, Балрам. Вернемся через двадцать минут.
Прошел час, я не выходил из машины. Сидел, смотрел на огни Конот-Плейс...
Раз десять пихнул страшилу. Полюбовался на жуткие лики богини Кали с высунутым языком, длинным и красным, и свой тоже высунул. Потом на меня напала зевота.
Давно миновала полночь. Становилось очень холодно.
Музыку бы послушать, да Мангуст запретил.
Я приоткрыл дверь. Запахло едкой горелой кислятиной, это шоферы развели в сторонке костер. Дымное пламя лизало куски полиэтилена.
Богатенькие жители Дели обзаводятся на зиму электрическими или газовыми нагревателями, а кое-кто так даже топит свои камины настоящими дровами. Бездомным или слугам вроде ночных сторожей и шоферов тоже хочется погреться, и в костер идет все, что валяется на земле. Как ни странно, полиэтиленовая пленка, в которую заворачивают фрукты, овощи и книги по бизнесу, горит замечательно и дает много тепла. Если бы еще не едкий дым, от которого через некоторое время начинает тошнить.
Меченый — он подбрасывал в огонь целлофановые пакеты — помахал мне свободной рукой.
43 
