18 
Сердце бешено стучало где-то в районе желудка (интересно, с чего это оно туда провалилось?), мимо нас проходили люди, а мы стояли прямо на пути у них и, забыв обо всем, самозабвенно целовались.
Это было по-другому. Не так, как с Ковалевым. Интереснее, острее и не так противно (или я уже начинаю привыкать? Я вообще-то учусь быстро).
— Ты совершенно необычная девушка, — сказал Макс, когда мы, наконец, оторвались друг от друга.
— А ты думал? — я усмехнулась. У меня вовсе не было в этом уверенности, но рискнуть, честное слово, стоило. — Любая после меня покажется пресной, правда, Макс?
Он посмотрел на меня. Я было по привычке напряглась, что не такая стройная, как Мила, но тут же одернула себя: зачем на нее равняться? Ее-то он отверг. И ради кого? Ради меня! МЕНЯ! Сердце выделывало в груди немыслимые кульбиты, должно быть, возомнив себя звездой цирковой арены. Макс, не мигая, смотрел на меня, а я чувствовала себя дурой, потому что не знала, что дальше делать. Опыта обращения с парнями у меня не было, а он как раз пригодился бы сейчас. Мысли заметались в поисках выхода: сказать Максу, что люблю его, или молчать, ожидая, пока он сделает первый ход? Надо было повстречаться с кем-нибудь, чтобы сейчас чувствовать себя уверенней.
Как ни забавно, мое замешательство, похоже, сыграло на пользу.
Макс осторожно взял мои руки и сжал в своих горячих ладонях.
— Да, я действительно недооценил тебя.
Потом мы шли рядом по ночной Москве — мимо равнодушных фонарей, проносящихся по шоссе машин, и говорили, говорили. Я болтала какую-то чушь, мы смеялись над чем-то и снова целовались. Я чувствовала, будто в груди горит лихорадочный огонек. Даже тесные туфли больше не беспокоили, и только по возвращении домой обнаружилось, что я стерла ноги до крови.
— Эля, нельзя гулять так долго, я уже начала беспокоиться, — упрекнула меня мама, вышедшая из гостиной в теплом махровом халате и с неизменной книжкой в руках.
— Все в порядке, мамочка! Просто сегодня мне все удается! — сказала я, чмокнув ее в щеку.
Мама вздохнула, опять пожаловалась на то, что я уже совсем взрослая, а потом попросила быть с Милой помягче, она, мол, очень расстраивается и переживает в последнее время.
Мамины слова сразу испортили мне настроение. Ну конечно, ее любимица взгрустнула — горе-то какое! На мои переживания почему-то особого внимания не обращали. Я же не Мила. Это она — болезненная, хрупкая и нежная, а я — здоровая корова, уж как-нибудь да выдержу.
— Твоей Миле уже почти двадцать. Сама о себе позаботиться может! — заявила я и скрылась в ванной.
Встав под горячую струю воды, я закрыла глаза. События дня возникали передо мной кадрами кинопленки. Макс — это мое! Я уже многое сделала ради него и еще на многое способна, его не отнять всяким истеричным изнеженным девицам, даже если одна из них называется моей сестрой. На Максе теперь все равно что моя печать, и я буду драться за него до конца — ногтями и зубами. Мила проиграла. Уже проиграла!
Вымывшись, я заглянула в комнату.
Мила уже спала, так и не сняв наушники плеера, и в ушах у нее играло что-то мурлыкающе-французское. Она лежала на боку, свернувшись калачиком, и выглядела такой беззащитной, что я едва не пожалела ее. Но нет — этому чувству не место в моем сердце. И сестре, несмотря на все старания, не удастся меня разжалобить. Потому что я знаю ее равнодушие и тупость. Потому что только тот, кто сражается, имеет право на любовь. Потому что я ее ненавижу.
Мила
Я и вправду сама не своя. Какое удовольствие мне доставляло выбирать утром одежду, теперь же, открыв шкаф, вытаскиваю оттуда первое, что попадется под руку. А вчера поймала себя на том, что сижу в ванной, забыв налить туда воды.
Хуже того — не могу видеть никого из подруг и домашних. С Элей у нас всегда были странные отношения. Может, виноват возраст, а может, разница темпераментов. Теперь вдруг поймала себя на том, что она постоянно выводит меня из себя. Мне ужасно стыдно перед ней, перед мамой и отцом, однако это чувство бывает сильнее меня. Сначала яркой вспышкой поднимается раздражение и злость, а вслед за этим приходят стыд и сожаление. Мне жаль, что у нас с ней все так сложилось. Но не буду врать себе — больше всего мне жаль, что не сложилось с Максом.
Теперь я уверена, что у него кто-то появился. Я буквально чувствую это физически, как будто у меня заболела рука или нога. Он избегает встречаться со мной взглядом, но хуже всего, что он чувствует себя передо мной виноватым. Я не знаю, как это объяснить, но его манера отводить глаза, спотыкаться и иногда смотреть на меня тогда, когда, ему кажется, я этого не вижу, выдает метания и вину.
18 
