8 
Вот именно. Потому мне и важно начать. Расписаться.
И Бадеры с нами идут.
Господи!
Нина с Бертольдом, Сабиной и Бадерами идут к станции подъемника на вершину Цугшпитц.
Телеман принимается думать о театре. Он думает о театре пять минут, десять, он думает о театре уже пятнадцать восхитительных минут, когда приходит Хейди и зовет его съездить с ней на тренировку.
Даже не знаю. Я думал поработать немного.
Ты никогда не ходишь на мои тренировки.
Ну, это все же не совсем так.
И когда ты приходил в последний раз?
Тогда... зимой.
А сейчас какое время года?
Господи помилуй, хорошо, я иду с тобой на тренировку. Но, чур, мне разрешается отвлекаться от корта и кое-что записывать.
Сколько угодно.
Уговор.
Телеман усаживается на трибунах с ручкой и блокнотом, найденным в доме. Он закуривает сигарету, закрывает глаза, но появляется сторож с сообщением, что вся примыкающая к кортам территория уже два года как объявлена свободной от никотина. Европа катится чертям под хвост, думает Телеман. И европейский театр заодно.
Телеман смотрит на Хейди, которая играет против русской девочки. Она здорово играет. Русская. Телеман думает о том, что в России талантов отбирают года в три-четыре и взращивают, взращивают так, что они не видят в жизни ничего, кроме тенниса, а когда лет в восемнадцать-двадцать все же выясняется, что они не станут первыми ракетками мира, жизнь летит под откос. Хейди растет в иной культуре, ей будет куда отступать. В лучшем случае у нее будет много вариантов в запасе, в худшем — хотя бы пара. А все же есть что-то трусоватое в подобной заботе о запасном аэродроме. Так думает Телеман. Когда отступать некуда, тогда человек звереет, становится диким и опасным. Какими и должны быть примы, и в спорте, и в театре. Телеман уже почти отключился от всего вокруг, достиг того заветного состояния, когда разум уходит в свободный полет, порождая идеи. Ему знакомо это чувство. Он достает ручку, чтобы записать мысли о России, стороже и опасности, потому что все это очень театрально, из этого может получиться пьеса, но в глаза ему бросается идиотский логотип, проставленный вверху каждой страницы, «HAPPY TIME» голубенькими буквами. Черт возьми, вот говно! Ну как можно писать Пьесу на листах с «HAPPY TIME». Бадер в своем репертуаре — сдал дом с такой пакостью. В этом наци-инцестном поясе махровым цветом цветет отвратительная любовь ко всему миленькому. Хуже китча, чем здесь, нет нигде в мире. Телеман в гневе, ему приходится сделать несколько глубоких вдохов, чтобы хоть чуточку успокоиться. Так, надо записать и это — о китче. Что он существовал до нацизма. Что он вещь опасная. Но нужен другой блокнот. Он окликает Хейди, она отвлекается и пропускает мяч.
Мне нужен другой блокнот!
Что?
Я пошел за другим блокнотом! Этот мне не годится!
О'кей.
Телеман уходит с кортов и идет, куря сигарету, в сторону центра. Блокнот «HAPPY TIME» он с вызовом, картинно швыряет на землю прямо себе под ноги. Несколько аборигенов, ставших случайными свидетелями этого происшествия, недоуменно таращатся друг на друга. Нам здесь такого, пожалуйста, не надо, думает каждый из них. Какая-то женщина поднимает блокнот. И с приятным удивлением обнаруживает, что он совершенно новый. И вдобавок с надписью «HAPPY TIME» на каждой странице. Миленький. Думает она. Отлично подойдет для писем, например. Разбрасываться такими вещами! До чего мы дожили!
Телеман зашел в книжный и купил обычный блокнот. Удобного формата, со скругленными краями и резинкой, чтобы закрытый блокнот не распахивался при ходьбе. Многие художники и писатели, если верить плакату в книжном, выбирали блокноты этой марки: Аполлинер, Пикассо, Гертруда Стайн, Хемингуэй и прочие. Хотя никто из них не писал пьес, думает Телеман. Они в основном чирикали о всяких пустяках, а некоторые и вовсе рисовали. Видимо, у них не было театральной жилки. Рисовать-то — это не бином Ньютона, рисуют вон даже дети. Не говоря уж о сочинении складных историй и тем более стихоплетстве! Телеман даже усмехнулся. Вот театр — дело другое. Это занятие для избранных. Но блокнотик приличный. Никаких надписей. Пустые страницы. Даже не линованные. Это хорошо. Линейки не сочетаются с театром. Ему соприродны чистые пустые страницы. Пустота. Крик в пустоте. Вопль из недр земли: Страх и Трепет! Вот что называет театром Телеман.
8 
