3 
Этого он знать не хотел.
А потом, совершенно неожиданно, grandmère умерла. Никакой мирной смерти во сне — Ольга Петровна Оболенская-Делл никогда бы не оставила этот мир столь скучно. Она сидела за обеденным столом и как раз собиралась опустить ложку в суп, как вдруг схватилась за грудь, издала несколько хрипов и рухнула. Позже было замечено, что она, видимо, сохраняла некое подобие сознания, когда упала на стол, поскольку лицо ее промазало мимо супа, но при этом она как-то умудрилась ударить ложку так, что послала хорошую порцию обжигающей жидкости через стол прямо в сэра Лайонела, чья реакция к заходу солнца здорово замедлилась.
Гарри всего этого не видел. В свои двенадцать он еще не был допущен обедать с взрослыми. Но Анна видела все и, задыхаясь, расскаывала брату.
— А потом он сорвал с себя галстук!
— Прямо за столом?
— Прямо за столом! Видел бы ты этот ожог! — Анна вытянула руку и развела большой и указательный пальцы сантиметра на три. — Вот такой!
— А grandmère?
Анна посерьезнела, но не слишком.
— Думаю, она умерла.
Гарри сглотнул и кивнул.
— Она была очень старая.
— Девяносто, не меньше.
— Не думаю, что ей было девяносто.
— Она выглядела на девяносто, — проворчала Анна.
Гарри промолчал. Он не представлял себе, как должна выглядеть женщина в девяносто лет, но у grandmère определенно было больше морщин, чем у всех, кого он знал вместе взятых. — И знаешь, что самое странное? — спросила Анна и наклонилась поближе к Гарри. — Мама.
Гарри моргнул.
— Что она сделала?
— Ничего. Вообще ничего.
— Она сидела рядом с grandmère?
— Нет, я не об этом. Она сидела по диагонали через стол — слишком далеко, чтобы помочь.
— Тогда…
— Она просто сидела, — отрезала Анна. — И не двинулась с места. Даже вставать не начала.
Гарри обдумал эту информацию. В ней, как ни грустно, не было ничего удивительного.
— У нее даже выражение лица не изменилось. Она просто сидела там вот так, — Анна придала своему лицу абсолютно отсутствующее выражение, и Гарри должен был признать, что она в точности скопировала материнское.
— Знаешь, что я тебе скажу, — заявила Анна. — Если бы она рухнула в суп прямо передо мной, я бы, по крайней мере, удивилась. — Она покачала головой. — Они оба просто смешны. Отец только и делает, что пьет, а мама только и делает, что вообще ничего не делает. Клянусь тебе, я жду не дождусь своего дня рождения. Мне плевать, что мы должны соблюдать траур. Я выйду замуж за Вильяма Форбиша, и они ничего не смогут с этим поделать.
— Не думаю, что тебе стоит волноваться, — ответил Гарри. — У мамы, скорее всего, нет никакого мнения на этот счет, а отец будет слишком пьян, чтобы что-то заметить.
— Пффффф! Пожалуй, ты прав. — Губы Анны печально скривились, а потом, с неожиданной для нее сестринской нежностью, она наклонилась вперед и сжала плечо Гарри. — Ты тоже скоро уедешь. Не беспокойся.
Гарри кивнул. Он должен был отправиться в школу всего через несколько недель.
И хоть он и чувствовал себя несколько виноватым, что уезжает, а Анна и Эдвард остаются, это чувство утонуло в затопившем его облегчении, как только он выехал за ворота.
Хорошее дело — этот отъезд. Из уважения к grandmère и ее обожаемым монархам, можно даже сказать «великое дело».
Студенческая жизнь Гарри оказалась именно такой замечательной, как он рассчитывал. Он учился в достаточно серьезной школе для мальчиков, чьи родители не обладали нужными средствами (или, как в случае с Гарри, заинтересованностью), чтобы послать детей в Итон и Хэрроу.
Гарри любил школу. Любил. Любил классы, спортивные занятия, любил, что перед сном не надо делать обход всех темных углов здания, проверяя, где его отец и молясь, чтобы он отключился до того, как его вырвет. В школе Гарри прямо шагал из общего зала в спальню и любил каждый бедный событиями шаг по дороге.
Но все хорошее когда-то кончается, и в девятнадцать лет Гарри окончил школу, вместе с остальными учениками его класса, включая его двоюродного брата и лучшего друга, Себастьяна Грея. Предстояла церемония окончания, большинство мальчиков хотели отпраздновать это событие вместе с родителями, но Гарри «забыл» сообщить о нем своей семье.
— Где твоя мать, — спросила тетя Анна. Как и у сестры, у нее совершенно не было акцента, несмотря на то, что Ольга говорила с ними только по-русски. Анна вышла замуж удачнее Катарины, за второго сына графа. Это не поссорило сестер. Ведь сэр Лайонел, в конце концов, был баронетом, а это значило, что Катарина могла называться «леди». Но у Анны были связи, и деньги и, что, возможно, важнее — муж, который (до безвременной кончины два года назад) редко пил больше двух бокалов вина в день.
3 
