94 
— Тебе известно, что многие говорят о воображаемом ударе, будто бы ты упал сам?
— Люди видят то, что им хочется видеть. В тот момент они верили, что я просто сдал встречу, вот так… но это был подлинный удар, говорю тебе…
— Ты сдавал когда-нибудь встречи, Ларри?
— Дэн, что за вопросы?… Мы на радио… таких вопросов не задают…
— Я спрашиваю только, доводилось ли тебе сдавать встречу… столько лет уже прошло…
— Нет, все-таки… что за вопросы… почему я должен был сдавать встречи… кому какое дело…
— О'кей, я ничего не сказал.
— Ты знаешь, как все происходит, нет?… Как ты можешь…
— О'кей, послушай: итак, ты ушел из бокса и… начинается новая жизнь… интересно, тебе не хватает ринга, зрителей, газетных статей или, может быть, тренировок, всего этого мира?
— Не хватает?… Бог ты мой, не так-то легко сказать, это другое, все давно уже в прошлом… не каждый день вспоминаешь об этом… не хватает… да, чего-то не хватает, тебе чего-то не хватает… было лучше некуда, знаешь, правда, в боксе ты переживаешь неповторимое, нигде такого больше нет… в общем, и правда, особенная жизнь, я не раз… мне случалось быть счастливым, бокс приносил мне много счастья, хотя зачастую странного счастья… трудно объяснить, но… как бы сказать… это… это делало тебя счастливым человеком, то есть вот что… однажды, помню, в Сан-Себастьяне, пришлось с кем-то там драться, ну вот, и возникли сложности с весом, мне время от времени приходилось сбрасывать вес, Мондини разбудил меня в пять утра, еще не рассвело… заставил меня надеть специальный тяжелый комбинезон, а сверху халат с капюшоном… идея была такая: попрыгать через веревочку часок-другой и пропотеть, как лошадь… в общем, единственный способ сбросить вес за короткое время… только… была одна сложность… мы жили в гостинице, и Мондини не захотел, чтобы я прыгал через веревку в номере, иначе мы бы всех перебудили, и мы пошли вниз, поискать подходящее место, но во всей гостинице не было ни одного… мы наудачу открыли какую-то дверь и очутились в громадном зале, знаешь, где отмечают свадьбы, с бесконечным столом, с маленькой ямой для оркестра, отличный вид на город. Помню, стулья лежали на столе, кверху ножками, и еще были ударные, в оркестровой яме, представляешь? прикрытые накидкой, розовой такой накидкой. Мондини потушил свет и приказал: Прыгай, пока не станешь различать цвета машин снаружи. И ушел. А я остался, весь закутанный, с капюшоном на голове, и стал прыгать, один, в темноте, а вокруг меня — спящий город, и я один, только движения веревки и стук моих ног о деревянный пол, и все, и капюшон на голове, глаза смотрят прямо вперед и… и внутри меня тепло, а потом рассвет понемногу занимается за окнами, но медленно, осторожно, ей-богу, именно так… не знаю, но это было прекрасно, я прыгал, помню, мысли несутся в такт движениям веревки, мысли о том, что я непобедимый, что я в безопасности, в точности так, что я в безопасности, пока прыгаю… в безопасности… в безопасности…
— …
— Я думаю, это и значит — быть счастливым.
— Ага.
— Ага.
— …
— …
— Как твоя жизнь, Ларри?
— Жизнь?
— То есть как дела?
— Это очень личный вопрос, Дэн, таких не задают на радио.
— Нет, честное слово, мне просто интересно, мне хочется знать, как у тебя идут дела.
— О'кей, но тогда останови запись, слушатели тут ни при чем…
— Может быть, им тоже хочется знать…
— Давай без глупостей, выключи эту штуку…
— О'кей, о'кей…
— Потом врубишь снова, ладно?
— О'кей, как скажешь…
Щелк.
Гульд выключил свет в ванной. Поднял взгляд на часы. Без трех минут семь. Открыл шкафчик, снял белую рубашку, повесил ее на пластмассовый крючок. Взял со стола картонку с надписью «Спасибо» и положил выше, на полку. Затем посмотрел на банку с мелочью. Он давно придумал способ выяснить, сколько осталось денег, прежде чем пересчитать их. Учитывались различные переменные, как, например: погода, день недели, процент детей, сходивших в сортир. Так что Гульд принялся вычислять и в конце концов получил искомое число. После чего он вывалил содержимое вазы на стол и начал считать. Обычно ошибка не превышала восемнадцати процентов. В этот день результат оказался довольно близок к точной цифре. Всего на семь процентов больше. Заметное улучшение. Гульд собрал монеты и опустил в нейлоновый пакетик. Свернул его и положил в портфель. Огляделся вокруг: всё ли на своем месте. Достал из шкафа пальто и надел. В шкафу были, кроме того, ботинки на резиновой подошве, географический атлас и кое-что еще. А на дверце висели три снимка. Уолт Дисней и Ева Браун. И рядом — третий.
Гульд закрыл шкаф. Поставил на место стул, задвинув его под стол. Взял портфель. Направился к двери. Обернулся. Еще раз огляделся и погасил свет. Вышел из квартиры, закрыл за собой дверь, спустился по лестнице. Супермаркет внизу тоже закрывался. Полупустые полки, продавцы толкают вереницы тележек. Гульд пошел в комнату охранников — отдать ключи Барту.
— Все нормально, Гульд?
— Слава богу.
— Ты в порядке?
— До завтра.
Гульд вышел из супермаркета. Стемнело, дул ледяной ветер. Но воздух был мягким, бархатным. Гульд поднял воротник и пересек улицу. Дизель и Пумеранг уже ждали его, прислонясь к мусорному баку.
— Много дерьма?
— Хоть завались.
— Сейчас самое время, зимой срать одно удовольствие.
У всех троих руки были засунуты в карманы. Перчаток они терпеть не могли. Если подумать, то сколько отличных вещей можно сделать с помощью рук, — но ни одной, когда ты в перчатках.
— Пошли?
— Пошли.
94 
