7 
— Больше полагайся на звуковой усыпляющий свисток, чем на оружие, Гил. Это всегда производит хорошее впечатление на судей.
— Судьи — романтические глупцы! — заявила мать Гила, вступая в спор так, как она всегда это делала: надув красивые губы и запальчиво бросая аргументы. Она знала, что хозяин в доме отец, но ей нравилось проверять, как далеко она может зайти в споре, прежде чем будет вынуждена уступить.
— Точно, — сказал отец. Ему хотелось обойтись без пререканий хотя бы в этот особый вечер. — Судьи — романтические глупцы, и только такой же глупец не воспользуется этим себе во благо.
Гил слушал отца вполуха, одновременно пытаясь вдуматься в слова баллады, которую играл робот-оркестр, а заодно догадаться, какую неожиданность запланировал Рози на завтрашний день — день, который так тревожил юного горбуна, что он даже спать как следует не мог.
- — О нет, то белеет туман над водой.
- — Дитя, оглянися; младенец, ко мне;
- Веселого много в моей стороне:
- Цветы бирюзовы, жемчужны струи;
- Из золота слиты чертоги мои…
Неужели Рози надумал сдаться без борьбы? Человек имеет право заранее отказаться от испытаний, признать поражение еще до того, как его начнут экзаменовать. Тогда ему дадут снотворное и увезут на тележке в мусоросжигательную печь, и не придется с муками преодолевать тяжкие задания на арене.
Так что же, именно это у Рози на уме? Ну уж нет. Сдаваться без борьбы не в характере Рози. Вся его жизнь — непрерывное самоутверждение, стремление доказать всем и каждому, что он — не такой, как другие, он способен на большее. Нет, он ни за что не сдастся просто так, если бился столько лет…
— …Ты воспользуешься этим снова? — Это был самый конец заданного отцом вопроса.
Гил проглотил ломтик сыра и запил вином, быстро соображая, о чем таком мог спросить отец.
— Сначала пущу в ход свисток. Потом — акустический нож. И только если ни одно, ни другое не поможет, воспользуюсь звуковым ружьем в качестве последнего средства. Судьи косо смотрят, если с самого начала применить тяжелое оружие.
— Очень хорошо! — похвалил отец. — Как по-твоему, он неплохо справился с этим вопросом?
— Угм, — ответила мать, кивнув без особенного интереса.
— Теперь, — продолжил отец, — перейдем к следующему…
- Родимый, лесной царь со мной говорит:
- Он золото, перлы и радость сулит.
- — О нет, мой младенец, ослышался ты:
- То ветер, проснувшись, колыхнул листы…
— Итак, судья Скарлатти — самовлюбленный тип. Если ты выберешь шестидольный…
Мать, дернувшись на подушке, вздохнула:
— Послушай, мальчик ведь сказал нам, что он претендует всего лишь на Четвертый Класс.
— Черт побери, женщина, не спеши продавать нашего сына задешево! Он…
Он — Четвертый Класс, — сказала мать и положила в рот сливу. — Четвертый Класс! И нечего морочить себя и мальчика напрасными надеждами…
- — Родимый, лесной царь созвал дочерей:
- Мне, вижу, кивают из темных ветвей.
- — О нет, все спокойно в ночной глубине:
- То ветлы седые стоят в стороне.
Робот-оркестр сопровождал разноцветными смерчами зловещую музыку «Der Erlkönig», и Гил вдруг понял: в этой балладе кое-что приложимо к ритуалу Дня Вступления в Возраст. Обычно у них за обедом звучала музыка легкая, воздушная, ничуть не похожая на эту. Так что должна быть какая-то причина для такой перемены. Баллада близилась к концу, и он сосредоточился, припоминая последние строки.
- — Дитя, я пленился твоей красотой:
- Неволей иль волей, а будешь ты мой.
- — Родимый, лесной царь нас хочет догнать;
- Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать.
«Странно, — думал Гил. — Жутко ведь мрачная вещь эта баллада».
Робот-оркестр взметнулся вихрем — всеми инструментами, всем туманным телом.
Отец молча смотрел на сына.
- Ездок оробелый не скачет, летит;
- Младенец тоскует, младенец кричит;
- Ездок погоняет, ездок доскакал…
- В руках его мертвый младенец лежал.
Гете и Шуберт.
7 
