Криминальный голубь

Время «Ч» минус 17 суток

Разве бывают трусы такого размера? Нет-нет. Трусы бывают большие, но на слонов их не шьют. Сырой августовской полночью двадцать шестого числа девяносто второго года уже зрелый мужик хоронился на крыше электрической подстанции на Молодогвардейской улице и караулил толстущую бабу из первого подъезда — баба кружила у подъезда, как на привязи. Я — этот мужик.

Под смолистой крышей подстанции гудели агрегаты, и, спасая мужскую силу от возможного излучения, я подсунул под штаны папку с документами, а баба заносила зад на очередной поворот — трусы ей шить только из наволочки. Значит, под халатом их скорее всего не было. Что за радость гулять, когда дует в зад?

Ну, над башкой моей барахтались голуби в тополях. Судя по залежам помета, я занял их нужник. Кишки на запор! Я те хвост подыму! Для угрозы я хрипло подмяукнул:

— Мя-ав. Мя-а-у-ав!

Шлеп! По макушке чиркнула густая струя.

Сгорбился, чтоб не текло за ворот, так и так твой жирный зад!

Дверь подстанции отворилась, и замасленное дежурное существо, запечатав ее замком, глядело вроде в сторону Рублевского шоссе, но двигалось в круглую, как адская пасть, грудастую тень у подъезда.

В тополях заскрипело окно.

— Гули-гули-гули, — заныли сверху, на мою спину посыпались вроде сухари. — Мам, там суп остался? Дай.

Тут голубь не сдержался и отчетливо сказал:

— Закрой, проститутка, окно!

У подъезда баба ухватила товарища за рукав и, как сына, повлекла за собой. Спустя минуту розовый ночник в известном окне задуло, и я на карачках подполз к лестнице: есть.

Вытирая кленовым листом, я размазюкал помет по всей голове и поднялся в подъезд. Женщина выкликала из окна «Милиция!» — по мою душу. Со стороны метро «Кунцево» ей куковал дежурный старшина:

— Что такое? Что такое?

Мне показалось, что за десять минут можно углубиться и в такой зад, я застучал в дверь, услыхав в ответ пробежку босых ног, и колокольчиком звякнула пряжка ремня, так вот.

Отворившую бабищу я задвинул в комнату и уже вымывал в ванной волосы под ее жалобу: «Мы спим давно».

— Я те посплю… Ты у меня кровати бояться будешь! — цедил я сквозь полотенце и включил свет в следующем закоулке, где вскинулась в кровати седая мать.

— Серафима Петровна, здрасть. Мы работали в вашем доме с крысами. Все квартиры подписали, что чисто. Ваша квартира не подписывает. А нам денег не платят.

— У меня-то нет. У дочки в комнате, — шептала старуха. — Вот только что. Как она ложится — начинает скрести. Неделю скребется…

— А меня неделю трясет! — заорал я. — Подписывай, что крыс нету! Скребутся у ее дочери! Дочь пилят хрен знает кто…

— Это Вова, — вставила дочь.

— А нам жрать нечего. А ну — пиши!

Дочка отставила свой утес и накалякала роспись, вырывая космы из маминых рук. Я побежал в метро. В подстанции захлопнулась дверь и клацнули замочки. То-то, Вова.

Два туалета для двух ветвей власти

Время «Ч» минус 16 суток

— Пускаешь слюни в подушку? — разбудил я Старого телефоном. — Завтра получай деньги, плати за подвал.

— А те две квартиры?

— Один, вот тот, кому крысы половые органы грызли, на учете в психдиспансере. Я справку взял. А у второй дочь кроватью скрипела, а матери говорила — крысы. Если бы ты видел ее зад. Ты бы не уснул.

И я упал спать. Прямо в подвале. Под контору мы сняли подвал, мы бедовали на мелких заказах.

Миллионы лет серые и черные крысы, наименованные по родине — Китаю — синантропными, теснились в рисовых болотах, запертые Гималаями, пустыней, джунглями и льдом, в поганом месте, откуда к нам — орда за ордой.

Когда люди двинулись за золотом, тотчас стаяли ледники и освободили перевалы — хоп! Орда вырвалась. Огибая Гималаи, на север! — в Корею, Маньчжурию. В индийский соблазн — на юг! Восток сдох, не подняв головы. Будду с Новым годом первой пришла поздравить крыса, ей молились — знак радости и достатка!

Европа стонала с двенадцатого века, не мирясь — как же, ведь в золотой Элладе не жили крысы! Хотя черные крысы, корабельные и чердачные жильцы, еще Древний Египет зажали так, что убийство, даже невольное, кошки карала смерть! А уж заветная Эллада и Рим спасались одним: молчали. Всех называли «мыши», а мы гордились их чистотой, дурачье!

  1