очень нудно 
16 
— Раскопали, товарищ лейтенант.
Рыли как зря, как могилу, — солидная нора, на два гнезда, давно нежилая. В одном гнезде, верхнем, — нагрызенная бумага. Из нижнего вытаскивал рукавицей и раскладывал на лопате под светом кости, хомячью шкурку, медный пруток, два черепа домовой мыши, веревку, виноградные косточки и шкурки помидоров — остатки съеденного человеческого кала. Бедовала, значит, семья. Закапывайте, все на выход.
Краска воняет. Я мял поясницу — накланялся. Кто мокрый — сушитесь. Остальных для очистки совести я отправил на бульвар: ищите норы. Было как-то: бесплодно шерстили подвал один на улице Генерала Ермолова — а норы нашли через дорогу, под кленом — тридцать две норы.
Я обошел гостиницу снова. Ни трубой, ни кабелем нет дороги от соседнего чердака. Смотритель докрасил дверь мусорокамеры и двигался уже молодцом.
Я присел у крашеной двери. Уголок над порогом выпилен кругляшом, чтобы вывести кабель. Качнул качель — ходил он в дырке свободно. С запасом. Пальцем я огладил пропил: да. Шероховат. По окружности выщербен. Сколько? Сантиметров семь. Крысиный ход. Я прилег: в дырке паутина. Паутина убавляет радости. Выходит, давно не пользовались.
— Чего не спится? — Клинский смеясь протянул пацанячью руку. — Губернатору неймется проверить. Две вещи скажу. От души и по делу. От души: не злитесь насчет наших маскарадов — мужики перебарщивают, но по сути болеют за город. Не очень знают как. По-другому у них не получится. Учимся. Я сам любитель. В госбезопасности третий год. До этого в школе. Тоже, кстати, химия-биология. Страховым агентом подрабатывал: видите, без машины? Привык пехом.
Главного не нашли — места поселения. И не выспался.
— И по делу. Шестаков каждый день будет меня гонять. Еще, мудрец, требовал, ха-ха, чтоб я человека к вам приставил. Он так любит: каждый за каждым — надежность. Условимся, я ходить не буду, а ему совру: был, работа варится. Кончите — позовете. Я очень в вас верю. Не то что в нашего «Короля»…
— Что за люди?
— Не знаю. Уж крысами я точно не занимаюсь! Приходите в гости, редко кто приезжает из образованных. Живу на северной стороне. Так и не перебрался на богатую сторону. Из-за крыс, конечно, да и к соседям привык — я ж в коммуналке — как родные. Посвободней будете — махнем в Крюковский лес, на курганы: раскопки — чудо! Если с Барановым какие сложности… Он, честно говоря, в чем-то отвечает своей фамилии. Чуть что — сразу мне.
Я подумал вдруг:
— Слушайте, под гостиницей нет бомбоубежища? Или что-то вроде. Канал спецсвязи? Важно знать.
Брови Клинского сползлись — нахмурился.
— Подумаю. Успехов.
Зря я. Крысе надо есть-пить, вить гнездо — зачем ей в бункер? Хотя бывают в убежищах и вода, и жратва.
Проверил за бойцами на бульварах и распустил. Благодарю. Козлы. Узнал про ближайшие мусорные баки — далеко.
Подлетала белый халат, мамаша:
— Начинаем систематический отлов?
Смотри, чтоб тебя не отловили, курица тупая, овца!
Старый, придурок, стоял посреди зала. Его бойцы выносили стулья, сколоченные в ряды. Он растерянно пялился в высоченный потолок. Судя по воздуху, в канализацию они еще не спускались. Судя по общей зашибленности, осмотр четырех этажей и подсобок шибко разочаровал — я не один.
— Птеродактиль ты, — педагогически прошептал я и громче добавил: — Стоило ехать пятьсот километров — тупее рожи я у тебя не видел.
— Представляешь… Всюду чисто. Зато, — указал на синеватого Витю, у того в пакете пластались два крысенка: один всмятку, другой еще подергивался, каждым движением комкая парню лицо. — На моих глазах…
Я задрал голову: ну потолок. Трещины ползут от ламп. Не так и заметны. Буркнул:
— Вскрывай пол.
С лифтером я обнюхал всю шахту и на двадцать пятом, последнем, этаже выскреб из бороздок под дверьми крысиный помет. Опять самое раннее — прошлогодний.
На крыше — зачем? — уселся на просмоленную вентиляционную дыру. Закрывал глаза, когда дуло в лицо, когда нет — глядел поверх домов, за дорогу, влево от элеватора, там — лес за полем, за желтым цветом.
— Все плохо? — посочувствовал старик Ларионов. Он говорил о гостинице: — Вы угадали: долго строили. Сам Мокроусов не дожил. При нем этажи подняли, общий рисунок, а отделали — уже его не было. Без вести пропал. Семь лет уж. Я думаю, уехал. Знаете, забываются старики, попал ка вокзал, в вагон занесло, не помнит ни имени, ни адреса. Хоть у нас не так много поездов. Два своих. Летом, самое большое, пять проходящих. Поздновато хватились, некому искать. В единственном числе доживал. Так представишь, заслуженный архитектор Советского Союза помер без имени в какой-то богадельне. Что характерно, Алексей Иваныч рисовал гостиницу чуть иначе: на крыше спаренные полукруглые башни. У фасада углы подрезать, оштукатурить гранитной крошкой. Над подъездами — золотистый рельеф на ярком таком, пламенном фоне. Как на знамени. Рельеф «Русское оружие». Но мысль его сохранилась: величие — этажи ввысь, демократизм — зал заседаний амфитеатром. Демократизм и величие. Собственно, венец его деятельности. Всю жизнь я при нем. Сам какой я архитектор… Назначенец! Под гостиницей земля, что характерно, крысиная. Я глядел довоенный план: бойни мясокомбината.
16 
