16 
Он мог быть даже убийцей. Если бы какой-нибудь задира принялся его толкать, действительно достал бы по самое не могу, возможно, он бы озверел и оторвал парню голову или что-то еще. Уинни не думал, что может озвереть до такой степени, но такого теста никогда не проходил. Этот момент Уинни для себя уяснил четко (в книгах об этом постоянно шла речь): ты должен пройти проверку, чтобы понять, кто ты и на что способен. Безнадежный маменькин сынок, благородный воин, маньяк — он мог быть кем угодно и не иметь об этом ни малейшего представления до соответствующей проверки.
Только одно Уинни знал точно: он не Санта-Клаус. Никто не мог быть Санта-Клаусом. Санта-Клаус не был настоящим. Как, скажем, почтальон из «Федэкс». Это открытие Уинни сделал недавно. Еще не определился, как к этому отнестись. Поначалу ему стало грустно, словно Санта-Клаус умер, но грусть эта быстро ушла. Человек, который не существовал, не мог умереть, так что нечего и скорбеть о нем. По большей части Уинни чувствовал себя идиотом, потому что так долго верил в эту глупую сказочку о Санте.
Но теперь он не мог говорить себе, что его отец приезжает к нему так же редко, как Санта-Клаус, потому что если по правде, то Санта-Клаус не приезжал никогда, а отец все-таки приезжал. Разумеется, отца он не видел давно, и тот, возможно, тоже никогда не существовал. Время от времени отец звонил Уинни, но, ясное дело, голос на другом конце провода мог принадлежать кому угодно. Если отец приезжал на Рождество, то подарки не отличались разнообразием: один или два музыкальных инструмента, стопка компакт-дисков, не только его, но и других певцов, и рекламная фотография с автографом, если у него выходил новый альбом. Всякий раз, когда у Фаррела Барнетта появлялась новая рекламная фотография, он обязательно отсылал ее сыну. И пусть даже Санта-Клаус не существовал, он привозил подарки получше, чем отец Уинни, который совсем и не был выдумкой… хотя как знать?
Уинни практически решил, на какой из трех книг ему остановиться, когда пол и стены затрясло. Лампа на столе, который стоял рядом с креслом, закачалась, постукивая основанием по столу. Качнулись и оконные портьеры, словно их шевельнул сквозняк, но никакого сквозняка не было и в помине. На открытой полке в книжном шкафу застучали по дереву фигурки из «Мира драконов». Закачались, словно ожили. Сильно закачались. Но, конечно же, они были даже мертвее Грейс Лайман.
Уинни спокойно сидел в кресле, пока тряслись пол и стены, а за окном били молнии и грохотал гром. Он не испугался. Не собирался обмочить штаны. Однако не мог сказать, что спокоен и собран. Оказался где-то посередине. Не знал слова, описывающего его состояние. В последние пару дней в «Пендлтоне» творилось что-то странное. Необычное. Но под необычным не всегда подразумевалось страшное. Иной раз необычное было очень даже интересным. На прошлое Рождество отец подарил ему золоченый саксофон, почти такой же большой, как сам Уинни. Мальчик нашел такой подарок странным, но не интересным и не страшным. Странным — в смысле глупым.
Он ни с кем не делился тем, что странное и интересное случилось с ним дважды за последние два дня. И пусть ему хотелось рассказать об этих странностях маме, он подумал, что она сочтет необходимым поставить в известность отца. По вполне понятным причинам, она стремилась к тому, чтобы Фаррел Барнетт принимал участие в жизни сына. Но в данном случае его отец наверняка бы перегнул палку, и в результате Уинни пришлось бы дважды в неделю видеться с мозгоправом, после чего началась бы судебная тяжба на предмет опеки и над ним нависла бы угроза переезда в Нашвилл или Лос-Анджелес.
Когда тряска прекратилась, Уинни глянул на телевизор. Темный и молчаливый. Хотя акриловый экран не отполировали до такой степени, чтобы сидящий в кресле Уинни мог видеть свое отражение, экран этот не выглядел плоским, а казался бездонно глубоким, этаким прудом в тени леса. И отсвет настольной лампы, плавающий по экрану, напоминал бледное лицо утопленника, дрейфующего чуть ниже поверхности.
* * *
Туайла поспешила из своего кабинета в комнату Уинни, которая находилась в дальнем конце их квартиры, одной из двух самых больших в «Пендлтоне», с площадью более 3500 квадратных футов, восемью жилыми комнатами, тремя ванными и кухней. Постучала в дверь и, переступив порог, после того как он разрешил ей войти, нашла сына в кресле, с тремя книгами на коленях.
Он светился изнутри, по крайней мере для нее, хотя она думала, что и не только для нее: часто видела, как люди пристально смотрят на него, словно его внешность захватила их внимание. От нее он унаследовал темные, почти черные волосы, от отца — синие глаза, но не только и даже не столько красота заставляла людей задерживать на нем взгляд. Несмотря на застенчивость и сдержанность, что-то неуловимое в его облике сразу располагало к нему. Про таких маленьких обычно не говорят, что они обладают харизмой, но харизматичность Уинни, пусть он об этом вроде бы и не подозревал, не вызывала сомнений.
16 
