очень нудно 
146 
Попов не мог даже приподнять головы, даже шевельнуться, придавленный тяжестью никчемного автомата, – будто его звала земля.
– Всё, – слабо шевельнул мертвенно-бледными губами хохол. – Всё, Юра, патроны ушли. Теперь – всё.
И Журба слепил веки с белесыми ресницами.
Попов с каким-то испугом смотрел на это безжизненное лицо сквозь жестокую паутину снежных метаний. Он медленно пошевелил головой и боязливо, до обжигающей боли предчувствуя, как войдет в его лоб пуля, плеснув кровью на белый снег, еле-еле, но все-таки приподнял чугунную голову и прошипел горлом:
– Где?
Хохол шевельнулся рядом:
– Вон там. Хотя хрен его знает…
Посреди поля торчал раскорякой столб с наметенным у подножия сугробом – сугроб был чуть растрепан.
– Ну так, – Попов не знал, что сказать. – Надо… Знать надо, там или нет. Чтобы точно.
Хохол мучительно вздохнул, зарылся поглубже в снег, притянул к себе Попова и медленно, протягивая слова, будто выплевывая что-то омерзительное и вонючее изо рта, отчеканил:
– Попов, всё! Патроны ушли! Пат-ро-ны! Этого уже не скроешь. Ну, очнись, Юрка, ты чуешь? Ну, что тут теперь поделаешь… Надо в роту скорей – у него два магазина в подсумке. Пойдем, Юрка… ну? Э-эх.
– Хохол, – жалобно сказал Попов, и слова кончились, у него заплясали губы, и он заплакал, беззвучно, как старик, сжимая ладонью лоб. – Хохол… Ты хочешь в дисбат? Я не могу! Я не могу это… Ведь я… Почему я?! Я ведь даже не из вашего взвода, я его вижу-то во второй раз! Хохол!!!
Журба с каким-то гадливым недоумением смотрел ему прямо в мокрое лицо.
Попов посгребал слезы негнущимися пальцами и, не глядя на него, сказал:
– Махни шапкой – я гляну по вспышке, там или нет?
Хохол, не меняя лица, резко мотнул шапкой над головой.
Грохнул выстрел.
Попов с животным, мучительным страхом вжался в снег, опять заплакал от стыда.
– Оттуда, – спокойно сказал Журба. – Я видал.
Попов вспомнил, как хоронили зимой деда – у деда над могилой красная звезда, а вот что будет у него, если… Он решительно притопил шапку на уши и приподнялся на локтях: на дороге машин почти не было, небо прогибалось над головой, как пыльный лед с редкими голубоватыми прожилками. В невидимой за лесом деревне протяжно мычала корова и тарахтел одинокий трактор – зима тихо роняла редкий, кружащийся снег.
– Хохол, я поползу к нему вдоль столбов. А ты покричи ему. Понял? И ему спокойней будет. И ты будешь видеть… Хохол!
– А? – повернул напрягшееся лицо Журба.
– Если он меня увидит… Если он будет стрелять – ты прикрой… Ты тоже стреляй, хохол.
– На! – Журба швырнул свой автомат Попову в лицо. – Стреляй!
– Хохол, он хреново стреляет, но вблизи может попасть.
– Не хочешь – не ползи.
– Хохол, если что – все пойдете со мной в дисбат.
– Слепой сказал: побачим.
Попов сплюнул, глянул вперед и решился:
– Хрен с тобой. Кричать будешь?
– Буду, – кивнул Журба, изучая лес за спиной.
Попов, не торопясь, расстегнув, снял шинель, придерживая в груди накопленное тепло, затянул ремень, намотал на руку ремень автомата, покачал на руке и отложил в сторону подсумок и как-то странно потрогал пальцами нарисованную хлоркой метку на шинели… И пополз в сторону, быстро заизвивав-шись, вихляя задом и рыком выплевывая снег.
Журба смотрел ему вслед и думал: никто с этого поля не вернется. Ему стало душно.
Столбы торчали дугой от леса, и крайний был недалеко, вдоль столбов недели две назад, наверное, проехала какая-то машина или колесный трактор, и колея, хоть и полузаметенная, но осталась – сугробы здесь были покруче, Попов прятался за них.
Столб, под которым сидел Улитин, был пятым или шестым, и пока можно было ползти, не таясь.
– Мишка!!! Мишка-а-а! – заорал невидимый хохол с бесшабашным удовольствием. – Ты что же делаешь, дурак? Пай-дем обратно!
Раскатистая очередь грызанула тишину.
– Ого-го?! – удивился хохол. – А неужто убил бы? Мне ж домой весной! До хаты! А ведь, если разобраться, – и тебе до дембеля чуть осталось, верно? Ты прикинь!
Попов полз строго по колее, боясь себя выдать, боясь внезапно поднять голову и увидеть направленный на себя автомат; он замер у последнего столба – дальше ползти не было сил.
Он лежал как половая тряпка, полная горячей воды, – безвольно и тяжело, от него валил пар.
– Я тебе братом буду! Никто пальцем не тронет! – резвился хохол.
Еще один выстрел стегнул белую щеку поля.
146 
