очень нудно 
159 
Пианино в комнате не было – я ободрился.
– До свидания, мама, – проскрипела мадам и наклонилась к бабульке, которая раздвинула уголки морщинистых щек – заулыбалась.
Мадам разогнулась, поправила ножкой завернувшуюся газету и глянула на генерала, тронув шальную прядь, перечеркнувшую лоб.
– Ну, – сказал генерал, и все посмотрели на нас.
Бабулька сразу закрыла глаза, растопыренными кленовыми листиками ладошек прижав к себе одеяло, а врачиха покачала чемоданчик на весу: не гремит ли что? Ничего не гремело.
Генерал делал какие-то жесты руками, по-рыбьи двигал губами, мадам выдыхала воздух со свистом в сторону окна. Пыжиков тупо обернулся на меня.
– Берись, – прошептал я, добавив беззвучно губами всю известную мне армейскую лексику. – Берись за носилки!
Пыжиков неуклюже склонился к носилкам, чуть не достав своим носярой мелового лба бабульки; заметив это, чуть вздрогнул. Я крутанулся, пытаясь прикинуть, как взять: задом идти или передом? Шинель толстая, тварь, задом будет неудобняк, да и поднимать придется на лестнице. Наконец понесли.
Мадам смотрела в окно, прижав тонкие пальцы к вискам.
Бабулька глаз не открывала, только сильнее сжимала губы. В лифт она не влезет никак, и мы с Пыжиковым забухали сапогами вниз. Дурак Пыжиков не просек моих мычаний, и потащили мы ногами вперед.
Генерал с врачихой закупорился в лифте, сдавленно что-то ответив на вопрос мадам: «Ингалятор взял?» Лифт ласково зашелестел, а мы перли носилки по заплеванным ступенькам мимо интересно оформленных допризывной молодежью стен, у меня начала ныть рука, и бабулькина ножка терлась через одеяло о мою грудь, когда я на лестнице подымал носилки, – вот так вот люди грыжу зарабатывают!
Она только судорожно хваталась своими птичьими руками с черными венами за края носилок, когда мы очень удачно закладывали очередной вираж.
– Мамаша, еще что нести? – пропыхтел я.
Бабулька приоткрыла веки и уставилась вверх. «Вот стерва: помрет – обратно тащить придется», – добродушно подумал я.
До третьего этажа – еще куда ни шло, а потом я понял, что еще немного – и выроним. Оставалось только выяснить: кто уронит первым? Головой бабулька приложится сперва или ногами?
– Погоди, – зашептал Пыжиков бесцветными от напряга губами. – Секунду.
Мы чуть не грохнули носилки и блаженно разогнулись, поправляя шапки и утирая пот со лба.
– У нас во взводе… Валиахметов, знаешь? – Сердце у меня внутри металось, как груша, которую мутузил амбал-боксер. – Ну вот… он, как программа «Время», вешал на ремне гирю на шею – и качал. Качает и качает. Шустряков подходит: «Ты чего, Валиахметов, качаешь? Шея, что ли, слабая?» А он говорит…
– Устали, мальчики? – глубоким протяжным голосом сказала вдруг бабулька.
– Да ничего, – быстро сказал я, – ну, так вот, Валиахметов ему говорит: «Товарищ старший лейтенант, знаете, когда снимаешь – такой кайф!»
– Устали, – опять повторила бабулька.
– Ну, вы чего там? – шумнул снизу генерал. – Застряли?
– Идем, товарищ генерал! – заорал вниз Пыжиков.
– Его зовут Толик, – улыбнулась бабулька и поглядела прямо на меня голубыми, как речной лед, глазами.
– Еще чего нести? – бодро осведомился я.
Она кивнула влево и вправо – нет.
И слава богу! Я наклонился к носилкам. Пыжиков тоже сказал:
– Какой тогда кайф будет после армии.
– А самый большой кайф будет на кладбище.
Пыжиков улыбнулся своим мыслям, бабулька снова закрыла глаза и склонила лицо на бок, а я считал ступеньки, поклявшись, что на сороковой, если не дойдем, брошу все к чертовой матери наземь – копать мой лысый череп!
В машине уже шуровал зёма, наскоро устилая пол брезентом и футболя сапогом огрызки и окурки по дальним углам.
– Давай, помоги им, – тронула его за рукав врачиха, сидевшая на лавочке, выставив из-под халата свои налитые коленочки.
Зёма глянул на меня с немым хохотом – вот поржем потом, – ухватился за носилки, наливаясь натугой, и прошипел мне в ухо: «Во тебе и фортепьяна. Рояль!»
– Лезьте в машину попридерживать там, – распорядился генерал, устроивший себе наблюдательный пункт на подножке, и поторопил зёму: – Живее, сынок!! – Посмотрел, высчитав, на свой балкон и потом по сторонам.
Зёма закрыл борт, глянул на нас: все пучком? И мы с Пыжиковым расползлись по лавкам: он вглубь, я – с краю, чтобы полюбоваться окрестностями.
– Придерживайте, – попросила врачиха. – Чтобы не каталась.
159 
