очень нудно 
38 
Лысый еще громче взвыл, пламя его охватило – и пропал. А я проснулся.
Выглянул из-под покрывала – рыжей не видать, – потянулся за одеждой. Черт, думаю, в таком рванье не то что на задание идти – до ветра сбегать неудобно.
Оделся все-таки пока в эту рвань, скатился к колодцу, умылся – с бородой, думаю, срочно что-то делать, надо, – и только к грузовику шагнул, как оба караульных, новые, я их еще не видал, стеной передо мной выстроились.
– Нельзя.
– Вы чего, – спрашиваю, – совсем очумели? Это ж мои грузовики.
– Велено никому не подходить.
– Правильно, – говорю. – Мной же и велено.
– Нам приказали никого не подпускать.
– Кто приказал-то?
– Старший ратник.
– А он где?
– В караулке отсыпается после ночной стражи. Черт, думаю, если этот старший ратник не Арчет, а, скорее всего, это не Арчет, то, если я его подыму, он меня так покроет – в точности как я бы на его месте. Ну а что делать? Аулея будить? Совсем не хочется.
Ладно, думаю, сейчас я вам проверку бдительности устрою.
– Вам к какой машине приказали никого не подпускать?
– Чего?
– К какому ящику на колесах не подпускать велено?
– К этому, – и на полуторку показывает.
– Ну, вот и стойте себе, – говорю. – А мне второй гроб нужен.
И, пока они в своих немытых головах эту мысль прокручивали, я себе спокойненько в кузов «студера» влез.
Порылся, подобрал себе комплект формы – гимнастерка, правда, офицерская, ну да нашивки потом перешью. А вообще можно было бы и с лейтенантскими погонами пофорсить – местным-то все равно, хоть штаны полосатые нацепи.
Нижнее белье тоже переодел, только сапоги и ремни свои оставил. Хром – это, конечно, вещь, но скрипу от него…
Жаль, камуфляжа никакого нет.
Прицепил кобуру, выскочил – эти двое все еще стоят, пялятся. Тоже мне, охраннички, ППС. Некому вас в чувство привести, в божеский-то вид.
Ладно, думаю, черт с вами, стойте. Не до вас.
Пошел Кару искать. Хоть и очень сильно не хотелось мне с ней связываться, но про нее я хотя бы твердо знал, что минимум один раз она на территорию противника проникла, да еще с конем и даже «языка» обратно приволокла. «Язык», ей, правда, тот еще попался.
Поднялся в левое крыло, где Аулей с семьей квартировал, и как раз на Матику наткнулся.
– А где, – спрашиваю, – Кара?
– Вон по той лестнице вверх, – показывает. – Только она, наверно, спит еще.
– А что, будить ее раньше времени нельзя?
– Нужно, – вздыхает. – Решился бы кто на это.
– Ну, один герой, считайте, нашелся.
Взлетел я по этой лестнице, постучал – тишина. Постучал сильнее – а дверь возьми, да отворись. Тут-то я глаза и вытаращил.
Рыжая себе спит вовсю, раскинулась на кровати – покрывало с одной стороны, подушка с другой, волосы рыжие до пола свисают. А ночнушка на ней – мне б через такую ночнушку на план немецкого наступления полюбоваться, живо бы Героя получил, хотя там вид куда менее замечательный – и вдобавок задралась.
И улыбается во сне.
Пару секунд я на нее смотрел, потом пулей оттуда выскочил, дверь захлопнул, спиной к ней привалился. Ну, Кара, думаю, ну, рыжая, ну шпринг-мина. Если кто меня в гроб обратно загонит – то только она.
Ладно. Спокойно, начинаем считать… на четыре вдохнул, на шесть выдохнул, дрожь унял, развернулся – и в дверь сапогом. Сейчас, думаю, ты у меня проснешься.
Пять раз ударил. На шестой только ногу занес – дверь распахивается, а за ней рыжая, в той самой ночнушке.
Нет, думаю, врешь, не отвернусь. Но покраснеть покраснел.
– И долго еще, – спрашиваю, – спать собиралась?
Прежде чем ответить, Кара потянулась так томно, зевнула и только после этого ответила:
– Пока не разбудят.
– Ну вот, – говорю, – я тебя не просто бужу, а, считай, по тревоге поднимаю. Живо одевайся, и чтоб через пять минут внизу была.
Скомандовал, поворачиваюсь и только ногу над первой ступенькой занес, как рыжая от двери:
– А что это ты на меня так странно уставился?
Спросила, как в спину выстрелила.
Я медленно развернулся, посмотрел на нее – странно.
– А что это ты, – спрашиваю, – полегче одеться не могла?
– А зачем?
– Да так, – говорю, – прохладно ведь.
– А мне, – улыбается, – вовсе не холодно. Даже жарко.
И прежде чем я успел хоть глазом моргнуть, подняла руку – и р-раз – упало это воздушное одеяние невесомой кучкой вокруг ее замечательнейших ножек.
Еле отвернуться успел.
– А что это ты, Ма-алахов, на меня взглянуть боишься? Я что, не нравлюсь тебе?
38 
