126 
Взяв одну из них, он поднес ее к свече, и на его лице появилось довольное выражение. Он кинул флорин ди Трабиа, тот ловко поймал золотой, нахмурился, рассматривая, затем, не веря своим глазам, даже понюхал:
— След от пальца. Это ведь краска, да?
— Верно. — У Шуко была улыбка победителя. — Из всех людей, кого я видел в жизни, только у одного человека пальцы вечно испачканы краской.
— Хочешь сказать, что это Меризи? — недоверчиво спросил Натаниэль.
— А кто же еще?! — сплюнул Шуко. — Он мне сразу не понравился! Та еще мразь! Конечно же, он!
— Синьоры! — поспешил вмешаться кавальери. — Я понимаю, что у стражей серьезная потеря, но прошу вас не спешить с выводами.
— Я соглашусь с вами, — сказал я.
— Людвиг, неужели ты не видишь закономерности?! — раздраженно бросил цыган. — Деньги у этой падали, на них след от краски, а Меризи знал, где хранятся наши вещи.
— Нет никакой закономерности, Шуко, — возразил я, — Риапано — огромный город. Здесь полно тех, кто занимается живописью, на одном Меризи свет клином не сошелся. А уж сколько в мире золотых — не сосчитать. Эта монета вполне могла быть в руках у кого угодно.
— А что касается того, что у него были сведения о доме, который снимает герцог… — Натаниэль с сомнением пожал плечами. — Ну и что? Мы уже говорили, что половина города была в курсе того, что в игре примут участие стражи. Если ты не ленив, легко выяснить, где будут храниться наши вещи.
— Вместо того чтобы рассуждать, я предпочитаю взять стервеца за жабры! — упорствовал цыган.
— Ты пристрастен, — сказал я и спокойно выдержал его бешеный взгляд. — Мы поговорим с Меризи. Но не потому, что он виновен, а потому, что, возможно, сможет определить, чья это краска. Если стражи знают друг друга, то почему бы художникам тоже не знать кое-каких секретов их коллег? Чем черт не шутит.
— Я посмеюсь над вами, когда окажусь прав, — Шуко оставил за собой последнее слово.
Свое мнение он менять не собирался.
— Снова художник. Ты не находишь это забавным? — Проповедник не сводил взгляда с моего лица.
— Не нахожу, — буркнул я, заметив, что Натан прислушивается к разговору, пока Шуко разрушает фигурой дверной замок.
— А между тем у нас злодей-художник второй раз подряд за неполный год.
— Там, на Чертовом мосту, вообще-то был демон.
— Господи, спаси. Как будто ты знаешь, кто будет здесь. Может, сам Be…
— Заткнись! — хором сказали мы с Натаном, и я добавил:
— Сколько раз тебе можно говорить, не надо называть имена демонов в темное время суток!
— Да на кой черт мы им нужны! — беспечно отмахнулся тот. — Мне думается, что…
— Слушай, Проповедник, ты уже надумал на целую неделю вперед. Теперь, будь так добр, помолчи. — Шуко не собирался быть дипломатичным и при каждом случае напоминал старому пеликану про его прокол. — А еще лучше побудь тут. Иди к одушевленному. Он как раз бродит под окнами.
— Он бродит под окнами, потому что надеется, что Натан сбросит ему под ноги еще пару человек. Я лучше останусь здесь.
— Готово, — сказал цыган, распахивая дверь.
— Не лезь. Он хороший фехтовальщик. — Натаниэль схватил его за плечо, отодвинул назад и нырнул во мрак первым, держа руку на шпаге.
Меризи в доме мы не обнаружили, но заспанный слуга сказал, что господин ночует в палатах торговой общины, где заканчивает работы по росписи трапезной, прежде чем отправиться в поместье покойного господина Джанни ди Вируццио. Нам пришлось еще вдоволь побегать по городу, прежде чем мы добрались до художника.
Тут было темно, одуряюще пахло краской, химическими солями и растворителями, так что я подумал, как можно ночевать в таком помещении и не чокнуться к утру хотя бы от видений белых чертей, которые обязательно будут скакать по стенам, если хорошенько нанюхаться подобной дряни.
В темноте я уронил стоявшую возле стены вешалку, она грохнулась на пол, и Шуко ругнулся. Почти тут же стукнуло огниво, вспыхнул фитилек масляной лампы, и свет затопил помещение, стены которого были расписаны китами, дельфинами, нарвалами, спрутами и прочими морскими гадами. Среди чудовищ, надувая паруса, сновали бочкообразные, пузатые торговые парусники.
Меризи уже сидел на расстеленном в углу одеяле, босой, в рубашке с расстегнутым воротом и держал в одной руке дагу, быстро отходя от сна. Сперва он не узнал нас, увидел Ланцо, на его лице промелькнуло облегчение, которое тут же сменилось недоумением, а потом и яростью.
126 
