40 
Грейс искоса посмотрела на Ника.
— Вообще-то я думала, мы по-быстренькому обжарим овощи с мясом.
— Я люблю обжаренные овощи с мясом, — ответил ничего не подозревавший Ник.
— Вот и хорошо. Потому что мне понадобится твоя помощь. Сам знаешь — покрошить овощи, обжарить мясо и все такое.
— Грейс, я, конечно же, покрошу овощи, я умею, — ответил Ник и подал ей руку, помогая встать с дивана.
— Вот и чудесно, значит, у нас все получится.
Уже на кухне Грейс тайком наблюдала, как он собирает все необходимое для ужина. Ник выглядел умиротворенным.
— Помнится мне, я частенько помогал готовить матери, — неожиданно заговорил он. Грейс присела на стул и внимательно посмотрела на него. — Она имела обыкновение долго жаловаться на то, как много всего нужно переделать. И на саму готовку оставалось совсем мало времени.
— И тогда ты помогал ей?
— Да, — ничуть не смущаясь, признался Ник. — Может, кто из ребят в школе и назвал бы меня маменькиным сынком за то, что я умею мариновать стейк. Но такие мысли не приходили мне в голову. Если у нас вообще был стейк, я этому жутко радовался. И меня совершенно не смущало, что готовить его буду я.
Ник теперь с такой легкостью говорил о далеком прошлом, что Грейс поняла — он больше не боится его. Они подходят друг другу. Проведя вместе несколько дней в монотонных бытовых хлопотах, они тем не менее не наскучили друг другу. Грейс не могла забыть той ночи, когда они занимались любовью. Казалось, Ник всю жизнь ждал ее. Он любит ее. Грейс ни капельки не сомневалась в этом.
Ник все говорил и говорил, и Грейс внимательно слушала его. Когда ужин был уже почти готов, она осторожно поднялась со стула и стала накрывать на стол. А Ник все говорил. Он так много рассказал ей, что Грейс недоумевала, есть ли в действительности граница между их совместной жизнью и жизнью порознь. Одно было ясно. Какое-то время они жили врозь. Возможно, годы. Скорее, два.
— А ты ловко обставила меня.
Грейс подняла взгляд на Ника и улыбнулась.
— О чем это ты?
— Ты так заговорила меня, что я почти все сделал один.
— У тебя так хорошо получалось, что я не решилась вмешаться.
— Скажешь тоже. Зато посуду моешь ты.
— Давай помоем ее утром.
— Стелла не потерпит беспорядка на кухне, — возразил Ник и одним взмахом развернул салфетку.
— Стеллы ведь не будет. И вообще, — тут Грейс подалась вперед и поцеловала Ника, наблюдая за тем, как он воспримет это, — мы будем здесь совсем одни еще два дня.
Ник готов был задохнуться от накатившей волны желания, вызванного ее намеками. Но вместо этого спросил обыденным тоном:
— Тебя это смущает?
— Нисколько. — Грейс больше ничего не смущало, она только подумала, не потерял ли теперь память он. Она никогда не отвергала его романтических ухаживаний, какими бы они ни были. И все-таки он ведет себя так, будто это она не желает оставаться наедине с ним.
Ник не знал… может, не понимал, что сейчас они близки к тому, чтобы соединиться вновь. Он наконец разобрался со своим прошлым, смог поговорить с ней открыто, ничего не тая. Он рассказал так много, что его жизнь вновь стала легка. Понимал он это или нет, хотел того или нет, боялся ли быть отвергнутым — все шло к тому, что они помирятся.
Она должна будет сказать ему об этом.
Нет, не сказать, а дать понять.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
— Что ж, пора спать, — сказала Грейс, вставая из-за стола.
— Так рано?
— Я что-то подустала, — призналась Грейс. Она стояла так близко, что ему ничего не стоило прикоснуться к ней. Но он не мог себе позволить этого. Прежде всего потому, что мир, установившийся между ними, был такой непрочный. К тому же завтра наверняка позвонит Рене или сам Ангус. И тогда все исчезнет, останутся одни воспоминания…
Смешно даже. К ней вернутся ее воспоминания, а у него не останется ничего, кроме воспоминаний…
— Но я совсем не против, если ты зайдешь ко мне пожелать спокойной ночи. — Она лукаво взглянула на него.
Ему бы радоваться, что он проведет еще несколько минут в ее обществе, но слишком сильна боль. Осознание того, что она не ответила на его чувства, делало эти короткие встречи наедине выдуманными. Каждый раз, расставаясь с ней, Ник чувствовал себя так, будто отрывает от себя частичку души.
И все же он не мог устоять.
— Хорошо. Крикни, когда ляжешь.
40 
