очень нудно 
50 
В этой раздвоенности прошла весна, наступило лето.
Она окончила четвертый курс; съездила с Олькой и еще двумя ребятами с истфака в Питер. Ребята появились только весной, случайно разговорились с ними в буфете. Высоченный, рыжий, весь в россыпях веснушек Володя с первого взгляда и совершенно безнадежно влюбился Олю – он робел, заливался краской, при каждом удобном случае целовал ей ручку, на большее Олька, разумеется, не соглашалась и звала его исключительно Вовкой. Довольно быстро выяснилось, что Вовка хоть и нелеп, но хранит в голове кучу полезной информации, и в минуты просветления складно и умно говорит, он был им в Питере настоящим экскурсоводом. Его друг Денис, плотный, коротенький, кудрявый блондин с румянцем во всю щеку – вечный клоун и добряк, в шутку приударял за Аней; Аня была выше его на голову, но они упрямо ходили по питерским улицам под ручку и все время смеялись. В той поездке она точно отпустила себя на волю.
Жили они в двух палатках, девичьей и мальчишеской, в загородном кемпинге, на берегу Финского залива. Погода стояла теплая, несколько раз купались, загорали, но чаще отправлялись в электричке до города, бродили по набережным, катались на катерках, в музеи заходили нечасто – все больше пили кофе с коньячком и мало ели. Об отце Антонии Аня забыла. Через неделю денежные запасы иссякли, на последнее были куплены обратные билеты, общий вагон. Денис провожал ее до дома, донес до подъезда рюкзак, она чмокнула его на прощанье в колючую щечку. Поднималась на лифте почти нервно, было утро, родители уже ушли, мама оставила на столе записку с инструкцией, чем питаться на завтрак, чем на обед – Аня читала про борщ в холодильнике и набирала батюшкин номер.
Батюшка взял трубку. Он был явно не в духе. Но она слишком ему обрадовалась, чтобы сразу это понять. Едва различив в трубке знакомое «але», Аня почувствовала, до чего по нему истосковалась, и не обратила внимание ни на почти враждебную сдержанность, ни на скупые ответы – начала болтать. Рассказывала, какой все-таки праздничный и торжественный это город, несмотря на гулкие неопрятные дворы из Достоевского, немного про Дениса и Вовку, потом перешла на современную литературу – она теперь писала рецензии и на современные книжки, и как раз сейчас в поезде дочитала очень странный постмодернистский роман с козой и козлятами в главных героях…
Коза подкосила отца Антония окончательно: «Да дерьмо, дерьмо собачье вся эта твоя современная литература! Им же всем совершенно нечего сказать, вот и гребут из собственных закоулков… дерьмо. Коза, козлята! Это потому, что все они, твои сочинители – козлы! Слышишь, козлы!» – почти кричал он хриплым, отчаянным голосом. Аня смолкла и, мгновенно отмотав назад весь их разговор, собственное чириканье, краткие недружелюбные ответы, поняла, что давно нужно было проститься, батюшка только и делал, что намекал ей, насколько не расположен сейчас разговаривать, но она не различила намеков, она захлебывалась от радости, что снова с ним говорит…
Аня сейчас же простилась, положила трубку. Быстро крикнула в пустоту: «Они такие же мои, как и твои!» Но сочинители тут были, конечно, ни при чем. Они только повод, чтобы сорвать на ней зло. Зло, потому что на самом деле он грубый и злой. И не могло их быть двое, он был один, один-единственный иеромонах Антоний, и настоящий вот он – безвольный мизантроп, который не умеет справиться ни с чем, даже с головной болью, даже с собственным плохим настроением! Не желающий соблюдать элементарные правила вежливости. Забывший поинтересоваться даже, как складывались у нее отношения с Денисом и не пострадала ли в эти дни ее девичья честь. Духовный, ха-ха, отец! Да ты просто слабак и лгун.
Жгучая ярость накрыла ее с головой. Никогда больше не звонить, не общаться, забыть, забыть навеки, пусть целуется со своим пьяницей-соседом!
На следующий день она проснулась чуть свет, слушала, как собираются на дачу родители, шуршат пакетами, гремят посудой, тихо ругаются из-за ерунды (папа не хочет надевать куртку, мама объясняет ему, что с утра очень холодно). Наконец, хлопнула дверь, густо загудел лифт – уехали. Едкая досада и разочарование кипели в ней по-прежнему, целительница-ночь ничего-то не исцелила. Она встала, пометалась по пустому дому, была суббота, но отец Антоний служил сегодня с утра, его расписание она помнила наизусть на две недели вперед. И поехала в церковь – убедиться, проверить, подтвердить догадку. Вошла в храм – отец Антоний произносил проповедь.
50 
