19 
– А как сотруднички? – спросила она. – Как Миронов?
– С утра до ночи не разгибается.
В беседе принимали участие два наших соседа, с пятого этажа и с девятого, оба сверлили стены – в те моменты, когда стальные жала их перфораторов вонзались в железобетон, мы делали паузу, говорить все равно было невозможно. Когда сосед с девятого закончил, жена уточнила:
– Пьет?
– Он уже год не пьет.
– Не верю.
– Зря. Надо верить в людей.
Следует отдать ей должное: она редко пыталась давать советы относительно моей работы. Она мало понимала в моей работе. Я сам мало понимал в моей работе.
Меня всегда забавляли истории из жизни европейских или американских буржуа: муж отходит от дел, а жена становится у руля фирмы. Как такое может быть, поражался я. Этот проклятый руль – я сам его с трудом проворачиваю. Упираюсь руками и ногами.
Много раз Ирма искренне порывалась мне помочь. Я мог использовать ее хотя бы в качестве бесплатного курьера. Или личного водителя. Но представить ее, изящную и благоуханную, в нашем «офисе», где к полудню от сигаретного дыма можно впасть в прострацию, где даже копировальная машина не работает, если на нее не заорать матом, где в три часа дня совладельцы – они же директора, они же менеджеры, они же секретари-референты – играют в дартс по десять рублей за очко, чтобы развеяться, было решительно невозможно.
Я вздохнул и спросил:
– Где у нас йод?
– А тебе зачем? – сразу забеспокоилась супруга. – Ты поранился?
– Нет.
– Или опять собрался нюхать?
– Да, – ответил я. – Кто-то нюхает кокаин, кто-то йод. Каждому свое.
– Ты сумасшедший, – спокойно сказала Ирма. – Маньяк.
– Точно, – весело согласился я.
Сосед с пятого морально поддержал меня, вонзив свое сверло особенно глубоко. Сосед с девятого сменил дрель на молоток. 5
– Ты не в себе, – продолжила жена, опять в меня вглядываясь. – С тобой что-то не так. Ты грустный. Ты что-то скрываешь.
– Я не грустный. Я печальный.
– А что, есть разница?
– Печаль благороднее.
– И по какому поводу твоя печаль?
– Ну... Особого повода нет. Просто я подумал, что ты зря вышла за меня замуж.
– Вот как. Неожиданное заявление.
– Это не заявление. Я ничего не утверждаю. Просто... мысль вслух. Мне кажется, тебе нужен был кто-то попроще.
Ирма засмеялась.
– Во-первых, ты не такой уж и сложный. Во-вторых, когда я за тебя выходила, я не думала, кто проще, а кто – нет.
– А о чем ты думала?
– Ни о чем не думала, – снисходительно ответила жена. – Я тебя любила. Давай-ка прекратим этот разговор, он мне не нравится. Как прикажешь это понимать? Типа «извини, я не тот, кто тебе нужен», да? Готовишь почву, чтобы соскочить?
– Мне некуда соскакивать, сама знаешь. Я голодранец.
– Ты не видел голодранцев.
– Я все видел. Я видел такое, что не дай бог никому.
– Тогда не говори, что ты голодранец. Есть масса людей, которые живут хуже нас и не жалуются.
– Я не жалуюсь. Я думаю вслух.
– Ты слишком много думаешь. Думай поменьше. И пореже.
– Я пытаюсь.
– Молодец, – сказала жена. – Тренируйся, и у тебя получится. Иди, понюхай йоду, успокойся, и поедем. Твоя мама нас ждет.
Иногда – нечасто, один или два раза в год, – я думаю, что моя к ней любовь превратилась в желание вместе состариться. За восемнадцать лет моя женщина давно превратилась в часть меня. Она не самая лучшая часть, но и не худшая. Это неудивительно, когда-то она была моим ребром и теперь медленно и верно проделывает обратный путь.
Иногда она ужасна. Иногда великолепна. Неоднократно я хотел ее убить. В другие моменты, наоборот, мог погибнуть от ее руки. Однажды я ее ударил, а четырехлетний сын закричал и бросился на меня с кулаками.
Ну, может, я не ударил, толкнул. В подобных случаях кретины-мужья всегда «толкают». Или даже «отталкивают». Тюрьмы переполнены теми, кто «слегка толкнул». Ладно. В браке не действуют категории добра и зла. С каждым днем вокруг меня все меньше мест, где действуют категории добра и зла.
Собрались, поехали проведать родителей. Всей семьей: я, жена, сын на заднем сиденье. За рулем, естественно, дама. Я рядом, в полудреме. Я давно наездился, больше нет ни сил, ни желания давить гашетку. А жене – нормально. За восемнадцать лет супружества выяснилось, что жена моя много крепче мужа своего.
Всякий раз, полуразвалясь в полусне возле небрежно вращающей руль супруги, я проектирую написание романа «Моя жена и ее муж», но потом понимаю, что сделать такую книгу невозможно: семейная жизнь слишком прихотливо устроена, слишком много сцеплено там неуловимых интимностей, не подлежащих переносу на бумагу. Вон, Толстой пытался написать семейный 5 роман, а в финале героиня прыгнула под паровоз – сдается мне, помимо воли автора.
19 
