189 
– Все равно ты – в претензии! – упрямо повторяет магнат. – Ну и пусть. Если хочешь – можешь бросить в меня камень.
– Никогда,– искренне говорю я.
Толстяк сопит.
– Зачем ты вообще ко мне пошел, а? Ты же умный, опыт есть. Устроился бы в какой-нибудь банк, там зарплаты в пять раз больше и работа чистенькая. Рассчитался бы со мной в три месяца...
– Нет, в банк я не пойду. Один мой приятель, по жизни юрист, уголовный адвокат, тоже как-то пошел в банк работать. На большой оклад.
– И что?
– До сих пор сидит. Того банка уже в природе нет – а юристу четыре года дали. Общего режима.
– Значит, дурак твой юрист.
– Не глупее меня.
– А ты думаешь – ты умный?
– В принципе, да.
– Ты такой же дурак, как и все. Только очень везучий. И счастливый.
Босс выпивает ежедневно. После ста пятидесяти граммов яда становится сентиментален.
– Это почему? – удивляюсь я.
– Ты молодой.
– Зато – судимый.
– И я судимый.
– Но ты – богатый.
– Зато я сидел пять лет, а ты – меньше трех...
– Но теперь ты – целый директор фирмы, а я – голодранец.
– Зато тебе – тридцать, а мне – пятьдесят.
– Мне тридцать три.
– Но не пятьдесят один...
– Зато ты спас деньги! А я – нет.
– Дурак! Ты – спас семью! – Толстяк снова наливает. – Твоя жена – дождалась, а моя – сбежала. Продав четыре моих дома. Поверь, сынок: жена, которая дождалась, стоит всех денег на белом свете. В общем, иди, увольняйся. Кстати, я бы и сам тебя уволил.
– За что?
– Плохо работаешь. Медленно. Я ухмыляюсь. Мне понятно, что Толстяк лукавит.
Мои решеточки весьма хороши. Сварены – крепко, тонкими шовчиками. Загрунтованы – на совесть. Покрашены – тщательно. Вделаны – накрепко. Я получаю чувственное удовольствие, когда работаю руками. Мне нравится сам акт производства материального предмета – когда из кучи деталей, кусков железа, лоскутов и полос сизого металла нарождается замысловатая, потребная обществу вещь.
– Все, Вадим. Мне пора. Жена ждет.
– Ждет? – пьяно переспрашивает Толстяк. – Тогда тебе реально повезло, брат...
Я оставил его наедине с тюрьмой его подкожного слоя и вышел.
Сегодня у меня хороший день. Праздник. Долги отданы. Я вылез из ямы.
Из тюрьмы выйти просто. Сидишь и считаешь дни. Месяцы. Годы. Однажды – тебя выпускают. Труднее вылезти из ямы. Но я смог.
Теперь – домой.
4
Управляя машиной, я люблю болтать по мобильному телефону. Главные абоненты – жена и сын.
В девяносто пятом году мальчик-банкир приобрел сотовый телефон за пять тысяч долларов. Он шагал по улице, прижимая к уху черный аппарат, и на него оглядывались. Сейчас, спустя восемь лет, всякий школьник имеет волшебную трубочку.
Но нет добра без худа. Мобильная телефонная беседа ужасна. Люди не видят друг друга, не осязают исходящие токи тела и разума, не обоняют запахи волнения, тревоги, возбуждения или неприязни. Мгновенная дистанционная связь разгромила всю тысячелетнюю культуру общения. Ныне телефонные собеседники общаются, выразительно играя голосом, интонациями, громкостью; но при этом их лица от умственного напряжения оползают вниз, глаза стекленеют и смотрят в пустоту, рты теряют форму – иными словами, утрачивается красота, сверхчувственность, особая магия разговора. Теперь возможны такие диалоги, когда один собеседник чувственно шепчет, а другой напрягает слух и кричит, прижимая к уху трубу, посреди цеха или котлована:
– А? Чего? Да, я тоже тебя люблю! На хуй вы ее сюда кладете, кладите туда, в штабель! Нет, я не тебе! Конечно, люблю! А? Саид! Керим! Ахмед! В штабель, еб ты, в штабель!..
Подчас на связь выходят самые удивительные люди. Только что, например, позвонил старый друг, Слава Кпсс. Он опять попал в «Матросскую Тишину». За разбойное нападение с применением оружия.
Мобильная телефонная революция коснулась и постояльцев тюрьмы. В новом тысячелетии у всякого достойного парняги есть в кармане маленький аппаратик.
– Привет, брат, – сказал Слава очень глухо. – Как сам?
– Как сала килограмм! – отвечаю я.
Мой голос звучит бодро, уверенно. Любой человек с воли, каждый свободный чувак обязан испускать жизнеутверждающие звуки. Ведь он наслаждается жизнью, свежим воздухом, запахом женских духов, вкусом жареного мяса. Он кайфует, прется и тащится. Он получает удовольствие.
Именно так, с точки зрения арестанта, протекает жизнь за стенами следственного изолятора: буйный праздник, разноцветное сладострастье, женщины, еда, сигареты с фильтром, чай с сахаром.
189 
