с удовольствием перечитала 
18 
— Ты псих, — заметила Сольвейг тем же тоном, каким усталая мамаша обращается к капризному дитяте. — Большой подарок?
— Новый артефакт, — ответил я, морщась. — С Тубана-четыре.
Сольвейг жадно потянулась к моему инфору, и тут же отдернула руку. Я сам бережно снял серебристую корону с головы, чувствуя, что одного неловкого движения будет довольно, чтобы мой череп лопнул от боли.
— Ты… разберись там, что я нагрузил, — попросил я. — И перекачай файлы с последнего выхода в вирт на большую машину, ладно?
Зажужжал стационарный инфор. Сольвейг распальцевала переадресовку вызова и опустила козырек на глаза. Я, само собой, не слышал, с кем и о чем она говорила, но, когда моя напарница подняла визор, сразу понял — случилось нечто по-настоящему странное.
— Пойман человек, который в тебя стрелял, — сообщила она. — Шел по проспекту Королева с гаузером в руках. Обвинения отрицает, но от скенирования отказывается категорически.
Странно, но не слишком. Отчего же у нее так глаза блестят? Я-то знаю — при всем ее внешнем (и внутреннем) цинизме Сольвейг относится к работе намного серьезнее меня. Раскрытие дела приносит ей почти садистское удовольствие.
— Имя этого человека — Эрнест Сиграм.
Головная боль мешала мыслить связно, и я потратил несколько секунд, чтобы понять смысл этой фразы. Оказывается, мой неудачливый убийца — уикканец? И притом, скорее всего, черный уикканец. Белые редко принимают значащие внешние имена, для черных же это в порядке вещей. Эрнест. Только сильный маг может принять имя 'Эрне, Рогатого Владыки Скрещенных Путей. Не удивлюсь, если он — старший жрец на шабаше. На какую же мозоль я наступил Братству? Что-то не припомню, чтобы вообще сталкивался с этими ребятами в последнее время. Черные мстительны, но с разборками предпочитают не затягивать. Или эта информация стала умиротворяющей жертвой гаузеру?
— И что?
— А ничего пока. Сидит прохлаждается. Эрик случайно позвонил, он ведь не знал, что тебя хотели убить.
Нечто темное и холодное зашевелилось в моем мозгу. Пару лет назад, когда я расследовал муторное и сложное дело о тройном убийстве, свидетельница-уикканка сболтнула, что видит во мне Силу. Потом она, очевидно, сообразила, что сказала слишком много, и замкнулась в себе; я так и не смог выжать из нее ничего об увиденном, хотя показания она давала охотно. Однако с тех пор я серьезнее отношусь к предчувствиям. Они часто обманывают, но нередко и помогают. В этот раз предчувствие просто-таки вопило, корчась в судорогах, пытаясь привлечь мое внимание к дальним, сумрачным углам рассудка.
— Позвони Эрику, — сказал я, пытаясь встать, — пусть он переведет этого типа в камеру. Неважно, под каким предлогом. Пусть только будет осторожен. А я скоро подойду.
— Куда ты пойдешь в таком виде? — возмутилась Сольвейг. — Сиди… то есть лежи.
Я покорно откинулся на диван, хотя смутное предвидение толкало меня в участок, к Эрику. Холодный пластик коснулся моей шеи; зашипело. Я повернул голову — Сольвейг держала в руке очередной инжектор. Пиргипнол пузырем вздул кожу, я успел подумать: «На сколько часов она меня…» и провалился в глубокое беспамятство.
Пробуждение, как обычно после пиргипнола, было быстрым и болезненным. Голова звенела медным тазом. Зато не болела; и то здорово. Синаптические связи, порванные лучом гаузера, восстановились, препарат перетряхнул оперативную память — кажется, я видел сны, но пиргипнольные кошмары, по счастью, не запоминаются. Теперь органический комп в моем черепе вновь был готов к работе на полную мощность.
Сольвейг уже спала — будить я ее не стал. Судя по таймеру, был поздний вечер (или начало ночи, как посмотреть). Значит, дрых я почти четыре часа. Что произошло в мире за это время — один Бог ведает, а просматривать старые выпуски злосчастной рассылки было глупо. Зато теперь сон мне не понадобится до следующего вечера.
Я встал, почистился, переоделся, проверил инфор — работает ли? Сольвейг уже добавила развалины на Тубане к огромному коллажу, украшавшему ее сторону комнаты, и я позволил себе вычистить пакет данных из памяти. Потом позвонил Эрику.
Тот проявился почти сразу же.
— Приходи скорей, — бросил он с ходу, яростно ероша светлую шевелюру. Давно не видел я его в таком расстройстве.
— Что такое?
— Да предзак этот… Что-то с ним не то.
— Сиграм? — Хорошо еще, что вспомнил фамилию.
18 
