17 
– Затоплю я камин, буду пить, – с выражением продекламировал умный Дима. – Хорошо бы кого-то убить.
– Хватит уже пить, – беззлобно сказала Мила.
– Не слушай ее, Горчаков, – велела Монахова. – Пей.
– Девоньки, – громко сказал Дима, – не мучьте меня. Я устал и отдыхаю. Поверьте мне, в трезвом виде я был бы ужасен. Испортил бы вам весь праздник...
– Это наш праздник, – возразила Мила. – Его нам никто не испортит. И вообще, пить из горла такой коньяк – пижонство.
Дима захохотал.
– Пить из горла коньяк – это стиль! И вообще, я умный и пьяный, не спорьте со мной. Я, может, весь год живу ради того, чтобы первого января посидеть у костра в лесу и выпить коньяку из горла. И картошку в золе испечь. Кстати, где соль?
– Я принесу, – сказал Мудвин.
– Сидите, – велела Маша. – Лучше я. А вы останьтесь. Не давайте нашему умнику слишком умничать.
– Я больше не буду, – пробормотал Дима, отхлебнул и передал бутылку Борису. – Сколько можно. Никто не понимает, как это трудно – умничать с утра до вечера.
– А кто тебя заставляет? – спросила Мила.
Дима вздохнул.
– Никто, – согласился он. – Но назад уже нельзя. Записался в умники – всё, назад хода нет. И противно уже, и тошнит, и сил нет – а надо.
– Кстати, – сказал Борис. – Позавчера я про вас слышал. По радио.
– Что говорили? – вяло спросил Дима.
– Что вы транслируете сексуальный пафос эпохи.
Дима вздохнул.
– Не наврали. Транслирую. А что еще делать?
Вернулась Маша с солью в эмалированной миске. Поставила на снег. Забралась к Диме под одеяло, повозилась, замерла.
Мудвин перемешал палкой горящие поленья: костер ахнул, брызнул оранжевыми искрами, обдал жаром.
– Я не поняла, – сказала Мила. – Что за сексуальный пафос?
– Центр событий переместился в частную жизнь, – объяснил Дима. – Люди эмигрируют в быт. А быт, частная жизнь – это прежде всего секс. Вот и весь пафос, девонька. В сущности, это даже не слишком умно... Конечно, имеется в виду не тот секс, который... – Дима сделал весьма наглядный неприличный жест. – А в широком смысле. Дети, родители, жилье – это тоже секс. Инстинктивная деятельность для продолжения рода. Но и в узком тоже, – Дима отхлебнул и опять сделал неприличный жест, еще более наглядный. – Если в рекламе нет секса, реклама не работает. Если в кино нет секса, люди не покупают билеты. Если толпа не испытывает к вождю сексуального желания, вождь теряет влияние, и его свергают...
– Не всегда, – возразил Мудвин и опять сдвинул поленья.
– А прекрасный принц? – спросила Мила. – Это секс? В смысле сексуальная модель?
– Ни в коем случае, – с отвращением сказал Дима. – Это социальная модель. Поведенческая. Я бы сказал, что прекрасный принц скорее сексуален. Стерилен. Это мечта невинных девочек, а не взрослых теток.
– Какой ты умный, Дима, – сказала Монахова. – Давайте уже положим картошку.
– Рано, – сказал Мудвин. – Сгорит. Подождем еще немного.
– Холодно, – пожаловалась Монахова.
– Выпей, – предложил Дима. – Слушайте, а кто-нибудь помнит вчерашний день?
– Я помню, – сказал Борис. – Ты дико нажрался и вызвал Мудвина на бой.
Дима захохотал.
– Это я тоже помню. Но я вызвал его на бой не потому, что нажрался. А потому что я сильнее его. Я и сейчас готов повторить свой вызов. Я его сделаю, Мудвина. Легко. Победю силой мысли!
Дима сбросил одеяло, вскочил. Грузный, неловкий, почти смешной.
– Вставай, черный пояс, – провозгласил он. – Посмотрим, каков ты в деле!
– Нет, – мягко сказал Мудвин. – Я не могу. Вы слишком умный.
Дима сорвал куртку, засучил рукава свитера, махнул белым кулаком. Его безразмерный живот колыхался.
– А ты – мудрый, – запальчиво возразил Дима, выдыхая плотный пар. – Вставайте, сударь! Посмотрим, кто сильнее, умный или мудрый.
– Принимаю ставки, – сказал Борис.
– Сядь, дурак, – сказала Маша Диме. – Простынешь.
– Пора картошку кидать, – сказал Мудвин. – Дима, садитесь и выпейте. Мы обязательно сразимся. Обещаю. Только не сейчас. Я не выхожу на поединок, не поев печеной картошки с солью. И вам не советую.
– Боишься, – мрачно резюмировал Дима. – Вот это и есть победа силой мысли. Никто со мной биться не хочет. Бывало, встанешь в кабаке, крикнешь: «Кто на меня?!» – все молчат. Знают, что человеку трудно, он умный, он сексуальный пафос транслирует... В пяти журналах колонки печатает...
17 
