очень нудно 
37 
– Какой? – спросил Борис.
Мудвин улыбнулся.
– Автозапчасти.
Борис вскинулся и захохотал; Мила вздрогнула.
– Вот! – провозгласил прекрасный принц, вытирая рот. – У нас всегда так. Если не знаешь, что делать, – делай магазин запчастей!
– Странно, – сказала Мила. – А почему вы не пожаловались?
– Кому?
– Ну... У нас же вроде спорт на подъеме! У Путина, кстати, тоже черный пояс! Сходили бы, в суд обратились...
– Отстань от человека, – перебил Борис и хлопнул Мудвина по плечу. – Брянцев – воин. Он не умеет жаловаться. И, кстати, никогда не говори спортсмену, что у нас в стране спорт на подъеме. Можно в морду получить.
– Но не от меня, – возразил Мудвин.
– А ты у нас вообще не от мира сего, – сказал ему Борис. – Для тебя весь мир – спортзал.
– А для тебя? – спросила Мила.
– А для меня, – Борис некрасиво улыбнулся, – джунгли.
И развернул огромные плечи. Показал, что не ходит по джунглям каким-то шакалом или мелким дикобразом – но мощным удавом скользит. Посмотрел на Милу внимательно, весело, но не так, как она бы хотела, не взглядом любящего удава, но взглядом дикобраза. Спросил:
– А для тебя?
Мила вздохнула, ничего не ответила. Погладила своего удава по голове, встала, ушла в спальню.
То есть вторая комната считалась спальней в прошлой жизни, до того, как воры испоганили дом. Сейчас всё было прибрано, каждая мелочь – на своем месте, однако уют исчез, ощущение покоя не приходило, всё было чужим, почти враждебным, пахло иначе, на ощупь стало холоднее и грубее. Трое суток она мыла и чистила всю квартиру, но прежние чувства не возвращались, гнездо было осквернено.
Воспитанный Мудвин ровно в девять вечера засобирался домой, на прощание наказал почаще расслабляться, Борис вышел к лифту проводить друга, вернулся через полчаса, заметно опьяневший, словно у него, как у забубенного бытового алкоголика, где-то вне квартиры спрятана была бутылка крепкого. Но Мила не стала унижаться, выходить и искать вне квартиры; она ему не мама и не жена, хочет напиться – пусть напьется, нет проблем. Слава богу, в свободной стране живем.
Встал в дверях спальни; смотрел, как она заталкивает в сумку пакет с косметикой. Она молчала, потом не сдержалась, спросила с вызовом:
– Помочь не хочешь?
– Нет. Я думал, ты... ну, как бы... все-таки передумаешь.
– Я весь день собираю вещи, а ты, значит, ходишь кругами и ждешь, когда я передумаю?
Сумка получилась небольшая, взято было только самое необходимое, Мила взвесила в руке – нормально, до машины дотащу. Даже если он не поможет. Он, конечно, поможет, никуда не денется. А если не поможет – ему же хуже.
– Странно, – сказала она. – Я для тебя кто? Истеричная дура? Малолетка? Днем сумку собрала, а вечером – передумала? Очень интересно.
– Но так уже было.
– Было, да. Один раз. Год назад.
– Два, – спокойно поправил Борис.
– Что «два»?
– Два раза.
– Пусть два. Или три. Это было давно. Когда я тут не жила, а только ночевала. А сейчас всё по-другому. Сейчас я решила, что уеду, – и я уеду. Ты меня со всеми не равняй. Я не как все, я особенная. Я сказала – я сделаю.
Она забросила лямку на плечо. Конечно, фен можно было не брать. И коробку с лаками для ногтей.
Борис стоял в дверях, широкий, пьяный.
– Дай пройти, – велела она.
– Не спеши, – тихо сказал прекрасный принц. – Сейчас вместе пойдем. Я тебя отвезу.
– Куда? Зачем? Ты пьяный.
– Забей.
– А ментам попадешься?
– Денег дам.
– Вот как. Значит, квартиру поменять – у тебя денег нет, а от ментов откупаться – деньги есть?..
– Есть, – сказал он. – И на квартиру, и на ментов. И на всё остальное. Были, есть и будут. Просто это блажь.
– Поменять квартиру – это блажь?
– Да. Типичная.
– Это место изгажено. Тут ходил чужой человек. Вор.
– Ну и что? Походил – и ушел. Его уже нет.
– Есть! – крикнула Мила и сильно толкнула Бориса в грудь, но без результата; так можно было пытаться отодвинуть трамвай или трактор. – Отойди! Я не могу тут больше. Он до сих пор тут ходит! Я его вижу! Я его чувствую! Чужой человек трогал мои вещи! Ел мою еду! Искал мои деньги в ящике с моими колготками... А вдруг у него СПИД? Туберкулез?
– Успокойся. СПИД не передается воздушно-капельным...
– К черту! И воздушный, и капельный! Не надо меня успокаивать.
– Кто ж тебя успокоит, если не я?
37 
