очень нудно 
40 
А положение складывалось глупое. Пока лучники сидят в кустах, морпехам остается жевать травинку и копать траншею животом. Но и чурки выйти на поляну не могут – положат их из эм-шестнадцатых и имени не спросят! Даже самые глупые из ребят это поняли, так что стрельба прекратилась – патронов немного, беречь надо.
– Козлы, – прохрипел Пауэлл. Чарнс сначала не понял, к кому это, но капрал объяснил: – Хоть бы разговорник местный дали, суки. Вот как им крикнуть: «Не стреляйте!»
– «Хенде хох»? – предположил кто-то.
– А, заткнись!
– Надрываться-то чего? – мрачно спросил кто-то. – Все равно не послушают.
В малиннике завиднелось какое-то шевеление. Морпехи начали было наводить стволы, но Пауэлл предостерегающе поднял руку – обождите, мол, бить наверняка надо.
На поляну выступили трое.
Говорят, что в минуты опасности человек начинает мыслить быстрее. Дугласу Чарнсу хватило секунды, чтобы разглядеть этих троих во всех подробностях.
На вьетнамцев они не походили: даже не узкоглазые. Если бы не наряды, так и не скажешь, что чурки. Люди как люди. Первым шел хлипенький такой мужичок, что твоя глиста. Весь из себя выряженный, в черной коже, бирюльки серебряные всюду висят – сущий Гамлет, только со сцены слез. Но держать себя умеет, вышагивает, как на параде, подбородок вздернул. За ним, чуть в сторонке, молодой парень, одет попроще – курточка там, штаны типа джинсовых. Но тоже – видно, не простая птица. А-ри-сто-кратия. И третьим – здоровый облом, вроде Хэнка этого, Батлера… упокой его, господи. Телохранитель, наверное. Лба нет – весь в плечи ушел. Дуглас себя слабачком не считал, но этого жлоба задирать побоялся бы. Никакой бокс не поможет, никакое карате.
А лица у всех троих – веселей за гробом идут.
И тут кто-то из морпехов не сдержался. Выстрелил.
Ничего не случилось.
Дуглас ни на секунду не поверил бы, чтобы его однополчане, его братья-морпехи могли промахнуться из винтовки с десяти шагов. Не так, значит, просты эти чурки. Или… Дугласа прошиб холодный пот. Или Советы сюда уже добрались? Бронежилет под камзол… а дырочки отсюда и не углядишь, тряпье-то черное. От испуга ему не пришло в голову, что от одного удара пули человек должен был, самое малое, согнуться. Кроме того, имея время прицелиться, стреляют в голову – на нее бронежилета не наденешь. Да и вообще – кто на войне носит бронежилет?
Туземцы посовещались секунду. Потом их главный, тот, что в черном, резко ткнул пальцем в сторону валяющегося на траве Пауэлла. Молодой кивнул и воздел руки к закрытому ветвями небу.
Дугласа Чарнса предупредил даже не рефлекс – никакие тренировки не готовили его к тому, что случилось затем, – а инстинкт. Забыв о лучниках, он бросился в кусты, петляя, точно заяц. Поляна за его спиной взорвалась огнем. Там, где лежали, вжавшись в моховые подушки, его товарищи, одна за другой оставались только горелые проплешины. Люди даже не вспыхивали – они испарялись, как япошки в Хиросиме.
«Это точно Советы, – думал Чарнс, проламываясь сквозь кусты, точно лось, – больше некому. Только эти маньяки могли дать дикарям такую пушку. А парень в джинсах – наводчик. Или спутник молотит с орбиты? Да нет, это я «Звездных войн» насмотрелся…».
О том, что на самом деле делал юноша за спиной владетеля Дейга, Дуглас Чарнс так и не догадался до той самой секунды, когда метко нацеленная стрела пригвоздила его к стволу векового дуба. Силы удара, превратившего его тело вместе с бесполезной винтовкой М-16 в пар, морпех уже не почувствовал.
* * *
Капрал Пауэлл очнулся от холода. Собственно, от холода его начало трясти стыдной, крупной дрожью, а уже эта дрожь отозвалась нестерпимой болью в стянутых накрепко запястьях.
«Суки», – было первой его мыслью. Потом капрал вспомнил, что случилось до того, как он потерял сознание, и от ужаса открыл глаза.
Произошедшее на поляне он не мог объяснить никак. В секретное оружие красных он не верил, будучи твердо убежденным в военном превосходстве родной державы вообще и ее флота – в частности, а особенно – лучших представителей флота, морской пехоты США. А другого объяснения капрал Пауэлл не видел. Поэтому череда огненных вспышек, пожравшая его товарищей, заставляла его память шарахаться и отступать.
Зато отчетливо вспоминалось остальное. Грубые руки, зашвырнувшие раненого на спину огромной вонючей лошади. Бесконечная скачка по лесным дорогам, пока не прошло действие морфия и боль в ноге не заставила капрала отключиться. Резкие, неприятные звуки чужого языка, запах кожаной одежды и гари… гари…
40 
