28 
– Да, да. И я об этом тоже подумала. А вы его запомнили?
– Нет, Арина Даниловна, я все больше на вас смотрел, любовался вашей красотой, не до извозчика было. А вы запомнили?
– Нет… Я тоже любовалась, – робко призналась Арина, – вами…
Василий попытался улыбнуться, и взял за руку девушку.
– Это счастье, что я жив и вновь вижу вас. Мы не должны расставаться… Вы понимаете меня?
– Да… Я читала вашу записку, вы написали: люблю, скучаю, умоляю прийти.
– Написанное – истинная правда: я вас люблю и умоляю быть моей, – неожиданно для себя признался Василий.
Арина растерялась, волнение охватило ее:
– Я… Я тоже вас люблю…
Она опустила глаза.
– Как жаль, что наши объяснения не произошли в более романтическом месте, – заметил Василий и поцеловал руку «даме сердца». – Но выражаю надежду, что мы наверстаем упущенное.
Он с надеждой посмотрел на Арину. Она же, не тратя лишних слов, кивнула в знак согласия.
* * *
По дороге домой, Арина заехала на Олений вал, к Еленскому Иннокентию Петровичу. Он радушно встретил ее:
– Арина Даниловна, если не ошибаюсь, рад видеть вас в добром здравии.
Еленский сильно постарел за последние несколько дней: сердце постоянно болело, неприятно отдавая в левую руку и ногу.
Он внимательно смотрел на Арину, та немного засмущалась и решила сразу перейти к делу:
– Я из больницы, что на Слободе, Василий Иннокентьевич там, сейчас его здоровью ничего не угрожает.
Еленский машинально сел в кресло и заплакал. Арина почувствовала себя неловко:
– Может быть вам чем-нибудь помочь?
Иннокентий Петрович сделал жест рукой, означающий: не стоит.
– Я столько пережил за последние дни. Васенька – все, что у меня осталось в жизни после смерти моих обеих жен и дочери. Вы так похожи на мою первую жену… Извините, меня старика… Идемте, я вам кое-что покажу, – он с трудом поднялся и поправил домашний пиджак. – Прошу вас, следуйте за мной.
Еленский открыл дверь:
– Это комната Василия, проходите. Я не буду мешать, вы сами все поймете.
Арина, несколько обескураженная поведением хозяина, вошла в комнату, тот же затворил за ней дверь. Она огляделась, обстановка была скромной: письменный стол, кровать, шифоньер, мольберт и … чего она совершено не ожидала увидеть – множество ее портретов, которые висели на стене, иные, не законченные лежали на столе.
Арина взяла один из набросков со стола. Девушка посмотрела на себя в зеркало шифоньера, затем на набросок: действительно удивительное сходство. Она отложила его и стала рассматривать, развешанные на стене портреты, выполненные пастелью.
Вот она улыбается, хмурится, разговаривает с Глафирой, стоит за прилавком… Арина поняла: все то время, когда Василий наведывался в кондитерскую, все эти месяцы он постоянно рисовал ее. На это способен только влюбленный мужчина.
Девушка вышла из комнаты и направилась по коридору к выходу.
– Берегите его…
Услышала она голос Еленского-старшего.
Глава 12
Растроганная до глубины души Арина, сидела в пролетке, не обращая внимания, на проезжающие мимо экипажи, двуколки, телеги и просто праздно гуляющих людей. Она ощущала некий эмоциональный подъем, доселе неизвестный ей. Девушка мечтала броситься на шею Василию, осыпать его поцелуями, словом, задушить в объятия, затем скинуть одежды и предаться безумной страсти…. А обвенчаться? Неважно… Можно и потом… Ведь вовсе не грех, когда любящие сердца и тела наслаждаются друг другом.
* * *
Расторопная Дарья Дмитриевна вошла в кондитерскую Выжиги, и направилась к Глафире.
– Душа моя, как мне переговорить с Ариной Даниловной?
Глафира терпеть не могла, назойливую, как муха и не отлипающую, как репейник, сваху. Но как девушка вежливая, и по долгу службы, пересилив себя, сказала:
– Барыня уехали-с по делам. Вы можете подождать. Что изволите подать?
– Чаю и пирожных с заварным кремом. Есть такие? – съерничала сваха.
– Для вас найдем-с, – пообещала Глаша и подумала: «Что б ты подавилась!»
Дарья Дмитриевна с волчьим аппетитом поглощала пирожные фабриканта Волкова, запивая их отменным английским чаем. Насыщая свой бездонный желудок, она одновременно обдумывала дело, ради которого пожаловала: «Что ж Арина осталась совсем одна, надо бы найти к ней другой подход. Сплоховала я в прошлый раз… Ничего и на старуху бывает проруха. А Афанасия я держу теперь в руках, пусть попробует вырваться. Женю его на Арине и уйду на покой, назначу себе пенсию в сто рублей ежемесячно. И баста! Хватит сватовством заниматься. Будет мне молодой Мордасов платить до конца жизни: его или моей…»
28 
