6 
И лишь он, несчастный, один-одинёшенек на белом свете, даже друзей всех растерял… Впрочем, не всех! Полянский вспомнил вдруг про Андрея Генриховича Грачёва. Правда, почти два года уж как не виделись… Да и разговор в последнюю встречу состоялся меж ними отнюдь не из приятных.
…Как раз тогда, два года назад, Андрей Генрихович поступил на службу во 2-ю экспедицию жандармерии[6]. Прежде он был неплохим врачом, но, увы, практика как-то не задалась, а в жандармерии ему положили приличное жалованье и, коли он выказал бы таковое пожелание, выдали бы и казённый сюртук. Однако Андрей Генрихович предпочитал гражданскую одежду и от мундира отказался.
При встречах с давним своим другом Полянским Грачёв не раз предлагал тому последовать его примеру и поступить на службу во 2-е отделение жандармерии. Алексей Фёдорович долго отшучивался, но однажды не выдержал: сорвался и нагрубил Андрею Генриховичу. Высказался, что, дескать, служить в жандармерии не позволяет ему гордость. Грачёв обиделся: он же служит! Это что же получается: он, значит, поступился своей гордостью? Позвольте, а на что же семью содержать?! Дочерей и обувать, и одевать надо, и сносное образование им обеспечить! Причём здесь гордость?!
Однако Полянский был неумолим. Хотя и понимал в душе, что существование на одну лишь военную пенсию ещё более ущемляет его гордость. Да что там гордость? Человеческое достоинство и дворянскую честь!
И вот теперь, почти два года спустя, Алексей Фёдорович пришёл к выводу, что и чёрт бы с ней – с гордостью! Кушать-то каждый день хочется! Да и надеть уже нечего стало – все сюртуки поизносились… Уж Глаша их штопала-штопала…
На поручика накатила смертельная тоска: «Не жизнь, а жалкое прозябание… Всё, хватит! Пойду к Грачёву, извинюсь, попрошу посодействовать. И, если получится, начну ловить убийц, сектантов и мошенников. Возможно, это окажется куда интереснее, чем я полагаю. Да и о деньгах, опять же, не придётся постоянно думать…»
* * *
На следующий день, ранним воскресным утром, Полянский проснулся с твёрдой решимостью немедленно отправиться к Андрею Генриховичу. Попил жидкого чаю с неизвестно откуда взявшимся бубликом (да-а-а, Глаша порой умела творить чудеса; жаль, что до недавнего времени он о том не задумывался!) и, облачившись в последний приличный – коричневый – сюртук и прихватив залоснившуюся от времени шляпу, отправился ловить извозчика.
Постояв недолго на свежем воздухе, Алексей Фёдорович решил, что до Трубниковского переулка, пожалуй, не так уж и далеко, так что вполне можно пройтись и пешком. И он, поудобнее перехватив тросточку и придав лицу доброжелательное выражение, с некоторой долей уверенности направился к старинному знакомому…
Андрей Генрихович только что плотно и весьма недурственно позавтракал и посему пребывал в отличном расположении духа. Поэтому, когда слуга доложил о прибывшем господине Полянском, лишь удивлённо хмыкнул и коротко бросил:
– Проси!
Полянский вошёл в гостиную. Со времени его последнего визита в дом Грачёва здесь заметно прибавилось и мебели, и картин на стенах, отделанных уже новыми – модными, итальянскими! – обоями… Поручик растерялся и заметно занервничал.
Андрей Генрихович человеком был незлопамятным, давно забыл о последнем неприятном разговоре с другом, поэтому, как ни в чём не бывало, воскликнул:
– Любе-е-езный, Алексей Фёдорович! Рад, весьма рад, что нашли время навестить меня! Прошу, присаживайтесь… Прикажу подать нам чаю с французскими пирожными.
При упоминании о французских пирожных голодный Полянский нервно сглотнул, затем бочком присел на предложенный стул напротив хозяина.
Грачёв опытным взглядом заправского жандарма (недаром прослужил два года во Втором отделении!) смерил гостя и сразу понял, что тот балансирует между бедностью и нищетой. Потому и не торопился расспрашивать о цели визита, покуда друг не отведает чаю с изрядным количеством пирожных. Наконец, насытившись, Полянский сам перешёл к сути дела, ради которого явился.
– А помните ли вы, Андрей Генрихович, наш разговор почти двухлетней давности?
Грачёв поморщился: ему не хотелось ворошить прошлое.
– Это когда вы мне про дворянскую честь и гордость вещали?
Полянский сник:
– Да… Именно так всё и было…
– Ну что вы, право слово, стушевались, Алексей Фёдорович? Вы же бывший боевой офицер! А тут теряетесь, словно девка на выданье… Между прочим, очень многие отставники считают так же, как и вы: лучше, мол, с голоду подохнуть, нежели жандармом служить…
6 
