очень нудно 
37 
— Ничего не слышал о нем. А почему ты спрашиваешь? — насторожился Алексей.
— Простое любопытство. Хотя ничуть не огорчусь, если одним негодяем станет меньше.
— Только не высказывай своих пожеланий Кириллу…
— Упаси бог! С ним и без того хлопот не оберешься.
Настя клевала носом над служебными бумагами. Солнце покрасовалось один день и, закатившись вечером огненно-багровым сгустком за озеро, на следующее утро не показалось. Оно и лучше — солнечные дни ассоциировались с бомбежками. С ночи повалил густой снег из низкой и плотной пелены облаков; белая тишина поглотила все в округе и навевала дремоту. Не слышно было урчания автомашин, которые продолжали подвозить грузы по ледовой трассе. В узкой полосе прорыва вдоль южного берега уже кипела работа по созданию новой железнодорожной ветки, всего в восьми километрах от линии фронта. Строители работали под вражеским обстрелом, но отголоски канонады скрадывал непроницаемый снегопад.
С Насти сон как рукой сняло, когда перед ней предстали разгневанные мужчины и принялись возбужденно, перебивая друг друга, рассказывать об открытии Смурова. Настя обомлела:
— Поля?! Нет, я не могу поверить! Она такая добрая, отзывчивая!
Она вспомнила взгляд Полины на праздничном вечере. Конечно, она ревновала. Кто знает, на что способна толкнуть человека ревность? Какая сильная и опасная страсть бушевала в душе подруги, пока Настя безвольно отдавалась собственному счастью? Она вдруг почувствовала себя расслабленным, бесформенным существом: она не старалась пробиться сквозь заслон молчания Полины, считала себя не вправе самовольно лезть ей в душу. Ее деликатность, боязнь ранить подругу бесцеремонной настойчивостью, лучшие побуждения чуть не привели к страшным последствиям: могла погибнуть Ариадна! В этом была для нее злая насмешка вечно изменчивой жизни. «Интеллигентские церемонии разводишь!» — упрекнула ее как-то женщина, не желавшая ей добра, но как она была права! Наглядный, грубый урок!
Она почувствовала отвращение к Полине и к самой себе. От этого ей стало так плохо, что Вазген бросился за стаканом воды.
— Прости, Алеша, — говорила она, стуча зубами о стакан. — Прости меня, если сможешь. Я должна была догадаться. Этого могло не произойти.
— Настенька, успокойся. Ты ни в чем не виновата, — твердил Алексей, совершенно растерявшись. — Да что ж это такое? Вазген! Что мы наделали?
— Идите, идите, оставьте меня. Я поговорю с Полей, я постараюсь исправить свою ошибку.
Увидев Настю, Полина побледнела. Клава успела рассказать ей, что вынуждена была во всем сознаться Смурову. Полина отлично понимала, какое ее ждет объяснение. Она покорно последовала за Настей в пустующий кабинет командира.
Девушки стояли друг против друга и молчали. Насте мешал говорить спазм в горле, за нее говорили ее глаза.
— Алеша знает? — сдавленным голосом спросила Полина.
Настя кивнула.
— Настя, я не хотела. Ты веришь мне? Это была идея Клавы. Мы навещали знакомого в госпитале, помнишь, когда там лежал Вазген, и вдруг увидели Алешу и эту женщину в коридоре. Они разговаривали, Алеша ее обнимал, они были настолько поглощены друг другом, что нас не заметили, а ведь я долго наблюдала за ними. Как он смотрел на нее! Он никогда на меня так не смотрел! — Полина заплакала. — Тогда Клава предложила написать письмо. Ты не думай, я не оправдываюсь, но мне было невыносимо больно, поэтому я на все была согласна.
— Ты надеялась таким способом вернуть Алешу?
— Да, он вернулся бы ко мне рано или поздно. — Голос Полины окреп. — Я никогда не теряла надежды, и если бы не она…
— Ты сама оттолкнула его своей требовательностью, желанием им управлять, подогнать под свои вкусы и понятия. Ты упустила свое счастье, а теперь хочешь сделать несчастным его? Как ты могла? Ты играешь чужими судьбами как в куклы, сейчас, когда жизнь так хрупка, когда счастье дается немногим и ненадолго. Чего ты добиваешься? Хочешь сделать Алешу своей собственностью? А ведь человек не вещь, владеть им нельзя, его можно только любить.
— Я люблю его.
— Ложь! Я не понимаю такой любви! Как ты решилась причинить ему горе? Поля, я бы пожалела тебя, я пожалела бы о твоей несбывшейся любви, но то, что ты сделала, — преступно!
— А мне все равно! — вдруг закричала Полина. — Знаешь, почему ты справедливая и благородная? Потому что сытый голодного не разумеет! Ты милуешься с мужем и не в состоянии понять моих чувств, мучений, бессонных ночей, надежд и разочарований! Я хочу бороться за свое счастье, я имею на это право. Каждый сам за себя!
37 
