очень нудно 
47 
— Нет, ты послушай, дорогая… Мне необходимо было провериться, просто чтобы быть уверенным. Я так чудовищно обращался со своим телом много лет подряд, что вполне логично испытывать желание узнать… Я хочу сказать, разве и тебе того же не хотелось бы? На моём месте? Раз уж до сих пор ничего не произошло?
Алатея повернулась к нему, закинула руки за голову. Она смотрела не на мужа, а скорее через его плечо. За окном начался дождь. Она видела, как его капли стекают по стёклам эркера. Она сказала:
— Я не машина для деторождения, Ники, я не… как ты это называешь? Ту штуку, где выращивают маленьких?
— Инкубатор, — подсказал он. — Я знаю, что ты не это. И я никогда так о тебе и не думаю. Но это же вполне естественно… я хочу сказать, уже ведь два года… И нас обоих это беспокоит… Ты ведь понимаешь.
Он потянулся к ней, коснулся её волос. У неё были совсем не те волосы, сквозь которые мужчина мог бы пропустить пальцы. Они были слишком курчавыми, перепутанными, они достались ей в дар от кого-то из её прародителей, и один только бог знал, от которого именно, потому что в ней так перемешались расы и этносы, что никакая логика не могла бы объяснить, как их угораздило породниться друг с другом.
Алатея сказала:
— Да, всё так, Ники. Я о беспокойстве. Вот только я читала в журнале, что само по себе беспокойство уже может помешать в этом женщине.
— Я понимаю. Я действительно понимаю, милая. Но ведь может быть и что-то ещё, и пора уже это выяснить, тебе не кажется? Именно поэтому я туда и поехал, и именно поэтому и ты могла бы…
— Нет.
Алатея стряхнула его руку со своих волос и села.
— Не садись! Это…
Она бросила на него сердитый взгляд.
— В моей стране, — сказала она, — женщин не заставляют чувствовать себя так, словно они существуют на свете с одной-единственной целью.
— Да у меня и в мыслях не было!..
— Такие вещи требуют времени. Мы оба знаем, откуда ты меня привёз. А дитя — это нечто такое, что требует нежности и заботы. Дитя — это не… — Алатея умолкла, замявшись. И отвернулась. Она ведь знала правду, и эта правда не зависела от того, что могло и чего не могло сделать её тело. И эта правда должна была наконец быть высказана, и потому Алатея сказала: — Дитя не поможет тебе завоевать одобрение отца, Ники.
Другой мужчина взорвался бы возмущением или стал всё отрицать, но это было не для Николаса. Отчасти Алатея как раз и любила его за предельную честность, столь странную в человеке, который много лет своей жизни отдал наркотикам. Я И он сказал:
— Ты права, конечно. Мне хочется ребёнка и по этой причине. Я слишком многим обязан отцу, я заставил его пройти через такое… И он отчаянно хочет иметь внука, и именно я могу ему дать наследника, раз уж этого не могут мои сёстры. Мы с тобой можем это сделать.
— Ну вот, видишь…
— Но это не единственная причина, Алли! Я просто хочу этого. Хочу твоего ребёнка, нашего.
— А что, если я пройду обследование, и… Что, если окажется, что я не способна?..
Алатея замолчала и в наступившем молчании почувствовала — она могла в этом поклясться, — как слегка напряглись мышцы Николаса. Она не знала, что это означает, но сам факт заставил кровь остановиться в её руках, в пальцах… Она встала на ноги.
Николас тоже встал. И тихо спросил:
— Ты действительно так думаешь?
— А что ещё я могу думать, когда всё это, — она показала на ковёр, где они только что лежали, на камин, — происходит только ради ребёнка? Твоя маленькая попка, как ты говоришь, и как она очерчена, и как она двигается, и как бы мне следовало себя вести во время… Чего ты от меня ожидаешь, каких чувств, если я вижу всё это, вижу твою настойчивость, если ты требуешь, чтобы я пошла к какому-то доктору и расставила перед ним ноги, и позволила, чтобы он совал в меня разные инструменты и ещё невесть что?
Алатея повысила голос. Наклонилась, подобрала разбросанную одежду, начала одеваться.
— Весь этот день, — сказала она, — я так скучала по тебе! Я тревожилась, потому что звонила тебе, а ты не отвечал. Я так желала тебя, потому что это ты, а ты в это время…
— Я тоже скучал. Ты это знаешь.
— Я ничего не знаю.
Она вышла из гостиной. Кухня находилась в другом конце дома, к ней вёл длинный коридор, отделанный панелями, и нужно было пройти через главный холл и мимо столовой. Алатея ушла в кухню и начала готовить ужин. Для этого было ещё слишком рано, но ей хотелось чем-то занять руки. Она бездумно крошила лук, когда Николас присоединился к ней. Он тоже был уже одет, но его рубашка была застёгнута не на те пуговицы и криво сидела на нём, и Алатея сразу смягчилась. Она знала, что без неё он будет просто пропащим мальчишкой — так же, как и она сама пропадёт без него.
47 
