очень нудно 
37 
Я расстегиваю пуговицы на фланелевой рубашке Хадли и нежно прижимаюсь к нему. Волосы у него на груди необычного рыжеватого оттенка. Они вьются спиральками, которые напоминают навигационные карты моего отца. Я поглаживаю волоски в противоположном направлении, заставляя их встать дыбом. Он поет мне.
Вскоре мы подходим к точке, к которой уже приближались, — на нас остаются только трусы. Руки Хадли обхватывают меня и гладят по спине.
— Пожалуйста, — прошу я его. — Я больше не хочу быть ребенком.
Хадли улыбается и убирает волосы у меня со лба.
— Ты уже не ребенок.
Он целует меня в шею, потом целует мою грудь, живот, бедра, опускается все ниже…
— Что ты делаешь? — шепчу я, но на самом деле, скорее, обращаюсь к себе самой.
Я чувствую, как что-то начинается, возникает какая-то энергия: кровь отливает от кончиков пальцев, и эта энергия неожиданно начинает отрываться. Я приподнимаю голову Хадли за волосы и царапаю его шею. Я боюсь, что больше никогда не увижу его лица. Но потом он скользит вверх по моему телу, входит в меня, и мы двигаемся, словно плывем под парусом, словно летим по ветру. Он целует меня по-взрослому, в губы, и к моему величайшему изумлению, они имеют привкус океана.
Мы не слышим, как они подходят. Просто открываем глаза и видим, что они стоят вокруг: егерь, Сэм и мой отец.
— Господи, Хадли! — восклицает Сэм.
Хадли вскакивает от неожиданности. На нем одни трусы. Я заворачиваюсь в рубашку, а ноги накрываю одеялом. Я вижу всех как в тумане; у меня глаза словно песком засыпаны.
— Хадли, — говорю я, и этот голос совершенно не похож на мой. — Познакомься, это мой папа.
Не зная, как поступить, Хадли протягивает руку. Отец на рукопожатие не отвечает. Я удивлена, увидев отца в подобном окружении. На нем брюки от костюма и рубашка поло, на ногах коричневые мокасины. Как он смог взобраться сюда в обуви с такой подошвой?
Я так тяжело опускаюсь назад на землю, что ударяюсь головой. Егерь единственный, кто обращает на меня внимание и спрашивает, как я себя чувствую.
— Сказать по правде, — отвечаю я, — не знаю.
С его помощью я пытаюсь сесть, но в ушах стреляет, а в глазах режет. Хадли опускается рядом со мной на колени. Он просит егеря отвести меня в сторону.
— Убери к черту руки! — кричит папа. — Не прикасайся к ней!
Сэм, который стоит рядом с Хадли, уверяет друга, что так будет лучше для всех.
— Да что ты знаешь! — набрасывается Хадли на Сэма.
Мне с трудом удается сконцентрироваться на разворачивающейся на моих глазах сцене. Я слышу произнесенные окружающими слова лишь спустя несколько секунд. Солнце плавает между их лицами, обесцвечивая их подобно испорченным фотографиям. Я изо всех сил стараюсь поймать взгляд Сэма — самое яркое, что есть у меня перед глазами. Рядом с Сэмом отец кажется маленьким, двухмерным, как бумажная кукла.
— Ребекка! — Голос отца доносится, как из туннеля. — Ты как? Он тебя обидел?
— Он никогда бы ее не обидел. — Сэм наклоняется ко мне, его лицо искажено, как в объективе фотоаппарата. — Ты можешь встать?
Я качаю головой. Хадли обхватывает меня руками за плечи, невзирая на запрет отца, хотя я все равно не помню его слова. Он так близко, что я могу прочесть его мысли. Он думает: «Я люблю тебя. Не забывай этого».
— Дайте мне сказать, — шепчу я, но, похоже, меня никто не слышит.
— Послушайте, она приехала ко мне. На попутках. Сегодня мы собирались вернуться и все решить! — Его голос звучит слишком громко.
— Хадли, — медленно говорит Сэм, — мне кажется, будет лучше, если ты отпустишь Ребекку с нами. А сам пока останешься здесь.
— Дайте мне сказать, — повторяю я.
Но меня опять никто не слышит. Меня пронзает мысль, что я больше не смогу говорить.
Хадли встает и отходит в сторону. Когда он оборачивается, я вижу, что вены у него на лбу повздувались и посинели. Он пристально смотрит на Сэма.
— Ты же знаешь меня. Ты же знаешь меня всю жизнь. Поверить не могу… — Он переводит взгляд на моего отца. — …поверить не могу, что ты — ты! — мог во мне усомниться. Ты же мой друг, Сэм. Ты мне как брат. Я не говорил, чтобы она приезжала. Я бы никогда так не поступил. Я не стану убегать и не позволю вам ее забрать. Господи, Сэм, я люблю ее!
Едва держась на ногах, я бросаюсь к Хадли. Он сжимает меня в объятиях — мое лицо у него на груди — и шепчет мне в макушку слова, которых я не слышу.
— Отпусти ее, ублюдок! — велит отец. Сэм кладет руку ему на плечо, но отец ее стряхивает и вопит: — Отпусти мою дочь!
37 
