28 
Я бродила по салонам магии и лавкам, торгующим всякой колдовской мишурой, наверное, битый час, когда в сумке затренькал мобильник.
— Динка! — восторженно заверещала Люська. — Динка, ты гений! Все прошло как по писаному! Я узнала эту Аллу по твоему описанию, это она — рыжая, наглая, красивая! Явилась точно к пяти и как давай с охранником ругаться! Я, говорит, с работы пораньше отпросилась, я с начальством из-за этого поскандалила, я то, я се! Он ее убеждает — подшутил, мол, кто-то над вами. Нет сегодня в лицее никакого родительского собрания! Она прямо чуть будку ему не побила от злости. Ведьма она, ну точно, Динка — ведьма!
— Да погоди ты! А представилась-то она как?
— Ах да! Я ж тебе не сказала! Сестрой она Лизиной представилась, двоюродной сестрой! Старшей, разумеется. И знаешь, что при этом добавила? «Я ей уже давно вместо матери», во как!
— Понятно. Ладно, на сегодня все. Теперь моя очередь.
— Твоя? А что ты задумала?
— Да так, один спектакль.
— А можно мне посмотреть?
— Нет. Зрителями будут совсем другие…
* * *
Два часа спустя меня бы никто не узнал. Я потратила солидную часть полученного от нашей клиентки гонорара на то, чтобы приобрести длинное черное платье с блестками, ниспадающее складками до самого пола, жуткий парик к торчащими во все стороны седыми космами, черный же платок с бахромой — им была повязана моя голова. А также низку бус с амулетами и талисманами, какие-то магические черные шары, потрепанные карты таро, кости и четки, состоящие из двенадцати маленьких черепов. Вся эта дребедень была сейчас на моей шее, и частично гремела в большой (конечно, опять же черной!) сумке, что болталась на плече.
Надеюсь, что и макияж соответствовал: брови я насурмила черным карандашом, на веки наложила густой слой перламутра, губы жирно накрасила темно-бордовым. Получилось очень зловеще: я походила теперь то ли на городскую сумасшедшую, то ли на ведьму — вестницу с того света. Чего, собственно, я и добивалась.
В последний раз оглядев в зеркальце свое отражение, я решительно нажала кнопку звонка перед дверью квартиры, где жила Надя. Там меня уже ждали: открыли сразу.
Я сделала грозное лицо и прошла мимо обомлевшей от моей наружности Марии Николаевны прямо в квартиру.
- — Твой глаз дурной, язык дурной,
- Вошли в меня, ко мне домой.
- Нанес удар ты страшный мне,
- Горю я вся в дурном огне.
- Несчастье в дом ты мне принес:
- Я — как телега без колес.
- Но зло горит сейчас в огне,
- И ты не страшен больше мне! —
завыла я, кружась по комнатам.
При этом старалась, как можно страшнее махать руками, трясти амулетами и вообще вести себя жутко таинственно. Не знаю, погибла ли во мне великая артистка, но от представления я неожиданно получила огромное удовольствие — кровь так и заиграла в жилах! Краем глаза я увидела Надю и Лизу, замерших на диване. Девушки смотрели на меня во все глаза и от страха тесно прижимались друг к дружке.
— Чую! — завывала я. — Чую дух темный, дыхание смрадное! Диавол в одной из вас, диавол! Изгнать надо, ибо пожрет вас чудовище, изнутри сожрет! О, чую, поселился внутри, ища, кого пожрать!
— Кто вы? — со, страхом спросила Надя. На диване она сидела с ногами, кутаясь в теплый пуховой платок. Большие, но какие-то тусклые глаза почти не выделялись на болезненно-бледном лице.
— Это колдунья… Белая колдунья, дочка! Лучшая э-э-э… специалистка в своей области, — вмешалась Мария Николаевна. — Я вызвала к нам, порчу снять и эту… ауру почистить. Мне посоветовали. Не смейтесь надо мной, девочки! Я так испугалась, когда вы нашли в комнате какие-то чужие вещи, я сразу подумала: а вдруг они заговоренные?
— Заговоренные, заговоренные, — подхватила я. — Отсюда чую — злодейский умысел, черный умысел, страшный…
Я еще покружилась немножко по комнате и остановилась возле Лизы. Девочка смотрела на меня с плохо скрываемым восторгом. Она была в точности такой, какой нам ее и описывали: тонкая длинношеяя девица с черной челкой и живыми глазами. На фоне Нади она смотрелась подвижной и быстрой кошечкой, которую стоит только поощрить — и она прыгнет к вам на колени, будет ластиться, играть. Но в случае опасности — и царапаться тоже.
— Ты! — наставила я на нее палец. — Грехов на душе много, девка, ой много у тебя грехов!
— У меня? — Лиза нервно засмеялась.
28 
