10 
Вдохновленная своим открытием, я подбежала к стойке и начала рисовать Николаса. Я рисовала не только его идеальные в своей симметрии черты, но и его спокойную непринужденность. Поев, Николас полез в карман за чаевыми, и в этот момент я закончила рисунок и сделала шаг назад, чтобы получше его рассмотреть. Передо мной был необычайно красивый человек. Красивее его я никого в жизни не видела. Такие, как он, везде привлекали к себе внимание. На них показывали пальцами и за их спинами перешептывались. Прямые брови, высокий лоб и волевой подбородок недвусмысленно указывали на то, что этот человек рожден для того, чтобы вести за собой других.
Из кухни вышли Лайонел и Лерой. Они несли остатки еды, которые каждый вечер забирали домой, детям.
— Ты знаешь, что делать, — бросил мне через плечо Лайонел, махнув на прощанье рукой и толкая входную дверь. — Пока, Ник, — обернулся он к Николасу.
— Николас, — тихо, едва слышно произнес тот.
Я подошла к нему, держа в руках портрет.
— Вы что-то сказали? — спросила я.
— Николас, — повторил он. — Я не люблю, когда меня называют Ник.
— А-а, — протянула я. — Может, вы еще что-нибудь хотите?
Николас огляделся, как будто только сейчас заметил, что остался единственным посетителем ресторана и что солнце уже давным-давно скрылось за горизонтом.
— Вы, наверное, хотите закрываться, — сказал он. Он вытянул одну ногу вдоль сиденья, а уголки губ приподнял в улыбке. — Слушай, — вдруг перешел он на ты, — признавайся, сколько тебе лет.
— Достаточно, — отрезала я и подошла поближе, чтобы забрать его тарелку.
Я склонилась над столом, все еще держа в руке меню с его портретом, и тут он стиснул мое запястье.
— Да это же я! — удивленно воскликнул он. — А ну-ка, дай посмотреть.
Я попыталась высвободиться. Я не собиралась показывать ему рисунок. Но прикосновение его руки меня полностью парализовало. Я ощущала пульс в его пальцах и впившиеся в мою кожу края ногтей.
По этому прикосновению я поняла, что в портрете есть нечто, приковавшее к себе его внимание, что-то знакомое. Я всмотрелась в рисунок, желая понять, что я сделала на этот раз. На самом краю листа бумаги я изобразила целые королевские династии в высоких, усыпанных драгоценными камнями коронах и бесконечно длинных горностаевых мантиях. На другом краю было сучковатое цветущее дерево. На его верхних ветвях стоял худенький мальчик. В поднятой вверх руке он держал солнце.
— Ты хорошо рисуешь, — прошептал Николас. Он кивнул на сиденье напротив. — Почему бы тебе не присоединиться ко мне? Разумеется, если это не отвлекает тебя от остальных посетителей, — улыбаясь, добавил он.
Я узнала, что он учится на третьем курсе медицинской школы, что он лучший в группе и уже прошел практику по половине обязательных клинических дисциплин. Он собирался стать кардиохирургом. Он спал по четыре часа в сутки. Остальное время он проводил в больнице или на занятиях. Он считал, что на вид мне лет пятнадцать, не больше.
На его рассказ я ответила правдой. Я сказала, что я из Чикаго, что я окончила приходскую школу и поступила бы в школу дизайна, если бы не ушла из дома. Все остальное я оставила при себе, а он и не настаивал. Я рассказала ему, что мне приходилось ночевать на станциях метро и что по утрам меня будил грохот поездов. Я сообщила ему, что научилась балансировать подносом с четырьмя блюдцами и четырьмя чашками кофе и что я могу сказать «Я тебя люблю» на десяти языках.
— Mimi notenka kudenko, — произнесла я на суахили в подтверждение своих слов.
Я сказала ему, что почти не помню своей матери, в чем никогда не признавалась даже самым близким друзьям. Но я не рассказала ему об аборте.
Шел уже второй час ночи, когда Николас собрался уходить. Он взял нарисованный мною портрет и небрежно бросил его на барную стойку.
— Ты и его повесишь? — поинтересовался он, кивая на другие рисунки.
— Если ты не против, — пожала я плечами.
Я взяла черный маркер и задумалась. Вдруг у меня промелькнула мысль: «Это то, чего ты ждала».
— Николас, — тихо произнесла я и написала его имя в верхней части листа.
— Николас, — эхом отозвался он и неожиданно рассмеялся.
Он обнял меня одной рукой за плечи, и несколько секунд мы так и стояли, соприкасаясь боками. Затем он, продолжая поглаживать мою шею, отстранился.
— А ты знаешь, — сказал он, нажимая на какую-то точку, — что если вот здесь придавить посильнее, то человек потеряет сознание?
10 
